Мы не стали их долго мучить, усадили в нашем "зале" посреди двора, и Митя со сцены произнес совсем коротенькую речь. Прежде нас здесь, в Черешенках, не было. А теперь мы тут - и надо знакомиться. Мы - новые соседи, нас зовут детский дом имени Челюскинцев. Просим любить и жаловать. А сейчас мы покажем маленькую пьесу, и вести вечер будет Анатолий Лира - вот он!
Но, кроме Лиры, на сцене оказался Кляп.
- Я должен дать справку в порядке ведения, - произнес он своим бабьим, высоким голосом. - Дому номер четыре Криничанского района официально не присвоено имя челюскинцев, и здесь об этом упомянули безответственно.
Лира стоял тут же - чисто одетый, причесанный, насколько это было возможно при его жестких, непокорных волосах. Из бокового кармана выглядывал кончик белоснежного платка (обвязанного, между прочим, Ваней Горошко).
- "Горе-злосчастье", пьеса в трех действиях! - объявил он, словно никакого Кляпа рядом не было.
Инспектор спустился со сцены и прошел вдоль рядов. Я зашагал следом.
- Послушайте, - сказал я, как мог, тише. - Добейтесь мне выговора, снимайте меня с работы, отдавайте под суд, только не портите нам сегодняшний праздник.
- Я уезжаю, - прошипел он в ответ, - но я доложу... Я доложу не только в районе, как вы портите детей, как вы их распускаете и... - Он хлопнул калиткой и уже из-за ограды крикнул: - И разлагаете, да!
Я постоял у калитки. Воистину камень тяжел и песок есть бремя, но гнев дурака тяжелее всего на свете... И я вернулся к сцене, на которой уже сновали наши актеры.
Мне до сих пор кажется самым большим достоинством этого спектакля, что шел он в неслыханном темпе. События сменялись, точно кинокадры, речи и движения актеров, быть может, и не сверкали мастерством, но были так стремительны, что заскучать зрители и впрямь не могли.
Лева Литвиненко снискал шумный успех в роли испуганного купца - он был очень натурален со своими вздыбленными волосами (и скосить глаза он тоже ухитрился!).
Любопытнов, который на репетициях терял то горб, то живот, во время представления лицом в грязь не ударил и ничего не потерял. Катаев был, как говорится, в образе. Реплики он подавал своим обычным ворчливо-сварливым тоном, а это как нельзя лучше шло к делу:
- Что такое - денег нет, третий день к обеду вина не подают и батюшкину шпагу пришлось заложить...
После первого действия Лира снова выскочил на сцену и, не дав никому опомниться, обратился к Кареву:
- Будьте так добры, скажите: какая у вас любимая цифра - ну число из однозначных?
- Любимая? - удивился Карев. - Ну пять! - Сейчас я доставлю вам большое удовольствие! - пообещал Лира и протянул смущенному секретарю лист бумаги и карандаш: - Умножьте, пожалуйста, двенадцать миллионов триста сорок пять тысяч шестьсот семьдесят девять на сорок пять!
Карев пожал плечами, но отказаться, видно, ему было неловко, и он взял карандаш и бумагу. А Лира уже протягивал те же орудия одному из студентов:
- Задумайте трехзначное число. Задумали? Переверните его, напишите наоборот. Теперь от большего отнимите меньшее. Опять переверните и сложите последние два числа... Сложили? У вас получилось... у вас получилось... Лира картинно закатывает глаза, как будто и впрямь напряженно считая, ...тысяча восемьдесят девять. Так?
- Смотрите-ка, верно! - разом говорят студент и все, кто справа и слева заглядывал к нему через плечо. - Как это у тебя выходит?
Между тем Карев может быть вполне удовлетворен, если пятерка вправду его "любимая" цифра: у него получилось ни много ни мало - 555 555 555.
- А если б я сказал другую цифру?
- Тогда бы то и было, - бойко отвечает Лира под общий смех.
- Нет, - сердито упорствует Карев, - а если моя любимая цифра - восемь? А если - три?
- У, какой хитрый! Что это у вас сколько любимых цифр? Любимая значит, одна, - наставительно говорит Лира.
Синие глаза Вани Карева гневно темнеют. Он уже не помнит, что он взрослый, солидный товарищ и даже секретарь комсомольской организации, ему непременно надо как-то взять верх над этим дерзким и напористым мальчишкой. Но Лира успевает опередить его.
- Да вы не сердитесь, - говорит он вкрадчиво. - Вот у вас фамилия начинается с какой замечательной буквы - прямо волшебная буква. Она может сделать кожаный пояс камнем. Ну-ка, думайте.
В публике замешательство. Лира приходит на помощь:
- Вот ремень. А если прибавить "к"?
- Кремень! - кричит Горошко в восторге от своей сообразительности.
- Это такая буква! - не унимается Лира..- Всем буквам буква! Рыб она превращает в столярный инструмент...
- К-лещи? - осторожно догадывается Карев.
- То-то и оно! А если взять часть лица и прибавить эту самую букву "к", получится животное.
- К-рот!
- А прибавьте к той букве растение - и станет дерево.
- К-лен!
Лира ведет эту часть своей программы так же стремительно, как играли актеры. Его быстро понимают, быстро отвечают ему, и Карев, позабыв про любимую цифру, вполне доволен, что его фамилия начинается с такой замечательной буквы.
После спектакля дежурные позвали нас ужинать. Пока ребята рассаживали гостей, я заглянул на кухню и остолбенел. Вместе с Галей и дежурными у плиты хлопотала Лючия Ринальдовна - с засученными рукавами, в пестром фартуке.
- Вы?! - только и сказал я, хотя всегда считал себя человеком, который готов к любым неожиданностям.
- Да-да, я уж сразу сюда, вот - принимаю дела на ходу.
- Буду считать, что вы - мне первомайский подарок, - сказал я, крепко пожимая ей локоть (руки у нее были в муке), и, очень довольный, пошел к праздничному столу.
Еще не все гости уселись, а Ваня Горошко и Лева Литвиненко уже заняли свои места. Я взглянул на них как мог выразительно, но они не взяли в толк. Я направился к ним, но меня опередил Митя. Он прошел мимо, нагнулся к ребятам с самой милой улыбкой и сказал-то, наверно, словечка два, не больше, но они вскочили как ошпаренные и стали усердно усаживать гостей.