- Вы! Приехали!
А Лида вдруг как вкопанная останавливается в пяти шагах от нас и смотрит выжидательно.
- Лида, - зовет Казачок, - что же ты?
И она снова кидается к нему, видно уже поверив и больше В ни о чем не помня.
- Вы! Приехали!
* * *
Ровно в восемь утра дом пустел, ребята уходили в школу. Оставалась одна Настя Величко, ее в первый класс не приняли: ей только недавно минуло семь лет. Обычно они с Леночкой, которой уже исполнилось пять, играли во дворе. Строили снежные города, лепили бабу. Они почти не ссорились, разве что одна другой запустит снежком в нос: короткие слезы - и снова дружба.
Мы с Настей тоже дружим. Она часто приходит в мой кабинет и тихо садится рядом со мной. Иногда, если ей кажется, что я отвлекся от работы, она полушепотом говорит мне что-нибудь, а чаще спрашивает. Вопросы - самые неожиданные:
- А вы знаете, як в лото гуляют?
- Вы кажете "двадцать пять", а я шукаю...
Настя любит сидеть на табуретке у окна. Сидит не двигаясь и подолгу глядит во двор.
- Не скучно тебе? - спросила как-то Галя.
- Нет, - ответила Настя и, помолчав, прибавила:-Я не так сижу, я думаю.
После ужина наступают часы, которых ждет весь дом. Дежурные мигом убирают со стола, и мы снова собираемся в столовой.
- Давайте почитаем, - просит кто-нибудь из ребят. Галя садится за стол, спокойно положив руки по сторонам книги. Единственная лампа стоит рядом с нею и освещает только страницы и эти спокойные руки.
Вся комната в полутьме, я едва различаю лица. Ребята сидят напротив Гали полукругом, в несколько рядов, тесно сдвинув стулья. За окном темень, снег, мороз, а у нас тепло и тихо, и с нами хорошая книга.
Ребята слушали чтение так, как обычно слушают ребята, свято веря: все, про что читают, истинная правда, все это было. Нет, даже не так: все происходит вот сейчас, в эту самую минуту. Умирает старик Дубровский... Лезет Архип в огонь спасать кошку... Мчится молодой Дубровский, чтобы освободить Машу... А Маша? Что же она ему отвечает?
- "Нет, - отвечала она. - Поздно, я обвенчана, я жена князя Верейского.
- Что вы говорите! - закричал с отчаянием Дубровский. - Нет, вы не жена его, вы были приневолены, вы никогда не могли согласиться!
- Я согласилась, я дала клятву, - возразила она с твердостью, - князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты... Но теперь, говорю вам, теперь поздно. Пустите нас".
- Тьфу! - плюется Лира.
- Минутой бы раньше, - с досадой шепчет Витязь.
- Ума решилась! - восклицает Горошко.
Галя, хмурясь, приподнимает руку - она не любит, когда ее прерывают.
- "...Несколько дней после он собрал всех своих сообщников, объявил им, что намерен навсегда их оставить, советовал и им переменить образ жизни.
- Вы разбогатели под моим начальством, каждый из вас имеет вид, с которым безопасно может пробраться в какую-нибудь отдаленную губернию и там провести остальную жизнь в честных трудах и изобилии. Но вы все мошенники и, вероятно, не захотите оставить ваше ремесло.
После сей речи он оставил их, взяв с собой одного. Никто не знал, куда он девался..."
- Плохой конец, - неодобрительно говорит Ваня Горошко. - И зачем он их обзывает? "Мошенники", скажи пожалуйста! Сам же с ними разбойничал, а сам обзывает.
- Ну, это он так. С горя. Сгоряча, - вступается за Дубровского Король.
И всякий раз все они тянутся посмотреть - толстая ли книга? Много ли еще осталось? С сожалением вздыхают, когда дочитана и перевернута последняя страница. И терпеть не могут плохих концов. А концы все плохие: и в "Дубровском", и в "Муму"...
...Я любил эти вечерние часы, когда ребята уже вернулись из школы. Как когда-то в Березовой Поляне, и здесь, в Черешенках, каждый день приносил мне новое. Я узнавал о ребятах то, чего прежде не знал. И все-таки не оставляло меня стран-ное чувство. Мне казалось, в Березовой все было иначе - ярче, значительней - и ребята и события. Там мне было трудно. А здесь? Тишь да гладь...
А может, я просто скучал о Березовой?
* * *
Однажды перед вечером, выйдя на крыльцо, я увидел возле сарая огромную груду поленьев; дверь завалена, к сараю не пройти. Что такое? Только сегодня после обеда мы с ребятами, кто постарше и покрепче, пилили и кололи дрова, а потом четвертому отряду было поручено сложить поленницу и убрать щепки. Неужели не выполнили?
Я зашел в комнату четвертого отряда, поискал глазами командира.
- Витязь, почему ваш отряд не выполнил задания?
- Как так не выполнил? - изумился Гриша. - Про что вы, Семен Афанасьевич?
- Вам поручено убрать дрова, а они лежат навалом.
- Что вы, Семен Афанасьевич! Кто вам сказал? Мы все сложили, все убрали, до последней щепочки, даже снег подмели, Василий Борисович видел!
В искренности Витязя не может быть никаких сомнений.
И вдруг из-за чьего-то плеча высовывается остренькое личико Любопытнова. Он чересчур мал ростом для своих одиннадцати лет, белобрысые волосы у него легкие как пух и встают дыбом при малейшем дуновении, а глаза в длинных ресницах, голубые и странной формы: полукругом, снизу срезанные так рисуют дети восходящее солнце. И вот этот Любопытнов говорит пискливым, восторженным голосом:
- А я знаю! Это когда Колька на сарай лазил! Он полез по дровам на крышу, а они и посыпались.
Это не ябеда, Любопытнов говорит открыто, при самом Катаеве, - просто он в восторге, что может сообщить такую интересную новость.
- Он свалился, а потом опять полез! А потом соскочил! А потом опять! А они и посыпались! Меня по ноге стукнуло - во!
Любопытнов задирает штанину. На коленке у него изрядный синяк. Но и на синяк он не жалуется, он добавляет так же оживленно:
- А я посмотрел-посмотрел и ушел. Холодно было потому что!
Ребята кто почтительно, а кто с одобрением разглядывают синяк.
- Ого! С такой отметиной не потеряешься.
Ясно одно: до них еще не доходит, что их общий труд сведен на нет какой-то дурацкой выходкой. А Катаев сидит на подоконнике и пренебрежительно, боком поглядывает на Любопытнова.
- Ничего не понимаю! - говорю я. - Катаев! Ты лазил на крышу?
- Лазил, - отвечает он хладнокровно.