Отъезд их был печален – родители мои понимали, что уходит часть жизни, какой то её пласт, который никогда не повторится, что увидеться в этой жизни уж не придётся…
Так и получилось – папы и мамы давно нет…
Всё-таки, жизнь у нас довольно поганая… Вечные стрессы, нервотрёпка, паршивая медицина – всё это не добавляет годов.
Когда началась эмиграция евреев, я был уже достаточно взрослый, однако никак не мог взять в толк, зачем они уезжают, ведь у нас так хорошо, так спокойно, так надёжно…
Что-то, однако, было, чего я не понимал…
Помню папиного приятеля Цваню Яковлевича Кипниса. Он был театральным художником, с папой же дружил, как дружили все, кто прошёл по дорогам войны…
А Цваня Яковлевич прошёл по ним основательно. Когда ходили на демонстрации в День Победы, сбор был возле ТЮЗа, там хороводились художники, актёры, писатели, пили в буфете водку, а мы, малышня, послевоенные детки, знакомились друг с другом. На сбор Цваня Яковлевич приходил с невиданным иконостасом орденов. Папа очень уважительно говорил, что был он фронтовым разведчиком, диверсантом, что его выбрасывали на парашюте в Норвегию…
В конце шестидесятых встретил Цваню Яковлевича на улице, как всегда, поклонился, поздоровался и вдруг он расплакался…
– Алик!.. У меня все ордена забрали… Как будто я не воевал… Как будто они мне их давали…
– Как забрали?.. За что?..
– Я уезжаю… Я еврейский художник… Меня приглашают быть главным художником еврейской оперы в Тель-Авиве… Как я могу отказаться, там мой народ, моя культура…
– Но при чём здесь ордена!..
Цваня Яковлевич поглядел на меня печально, сказал…
– Спасибо!.. Ты единственный, кто за последние три месяца подошёл ко мне на улице и не побоялся поздороваться…
Видит Бог, никакого геройства с моей стороны не было, я просто не мог не подойти к этому замечательному, уважаемому мной и отцом человеку.
Потом узнал, что такой же «беспредел» с лишением орденов, с исключением из партии, произошёл с уезжавшим кинорежиссёром Шульманом, лётчиком-штурмовиком, отцом Витьки Шульмана и с многими другими заслуженными людьми.
Человек, любой человек, имеет право жить там, где ему хорошо, там, где ему хочется. Я бы, наверно, не смог уехать из этой страны – они смогли, рискнули, не побоялись…
Потом отъезды пошли косяком… Уезжали, уезжали, уезжали…
Уезжал Борис Заборов… Великолепный художник. Мы Сергей Лукьянчиков, Юра Марухин пришли его провожать. Уезжал он в свой день рождения. Мы припёрлись не вовремя, слишком рано и долго манежились в Борисовой квартире не понимая, чего ждём… Мы то уж пришли, пора наливать…
Гости стали подгребать, когда стемнело и наружке было трудно следить, кто пришёл попрощаться с отъезжающим…
Дурак, я имел нахальство посетовать, что никогда более не поедет Борис на рыбалку на Мезень, куда имели они обыкновение ездить с Марухиным и Игорем Шкляревским…
Борис ездит рыбачит в Канаду, он самый покупаемый и самый дорогой художник на Западе, а здесь ему не было ходу, как книжный график последние годы в СССР он получал заказы только в Москве, благодаря Володе Зуйкову, блестящему художнику анимационного кино…
Господи! Сколько наших соотечественников уехало!.. Сколько их живёт на своей новой родине, сохраняя в душе незалеченную, кровоточащую рану… А может быть она давно затянулась?… Может быть давно и не вспоминают они об этой земле?..
В конце концов, имеют право…
Однажды в телепередаче «В баре «У Олега»» Наум Штутин, миф и легенда «Беларусьфильма», рассказывая о своих предках, обронил:
– До войны моя тётя получала переводы из-за границы в фунтах стерлингов, а после войны переводы перестали приходить…
– От кого переводы, Наум?..
– От своего брата, Вейцмана…
– Кого, кого?..
– Ну, Вейцмана, Президента Израиля…
Я стоял совершенно офонаревший… Президент Израили родственник студийного маляра Наума Штутина…
– Ну, родственник… А, что тут такого…
А в самом деле, что тут такого… Если из одного маленького белорусского Пинска вышло аж четыре премьер-министра того же Израиля, если Лауреатов Нобелевской премии, выходцев из наших мест, на душу населения больше чем в России…
Недавно в книге Володи Орлова прочитал, что первая, точно датированная еврейская могила на белорусской земле, значится 980 годом…
Тысячу лет жили здесь евреи… Тысячелетняя история связывает наши народы… И, что, можно вот так, разом, взять и всё забыть?..
Неправда!
Это в крови, на генном уровне…
Когда я стал выездным, и смог первый раз поехать в Германию, удивился, никто из немцев не знает, что такое плюсквамперфект, а я знаю.
Говорить по-немецки не умею, но что такое плюсквамперфект, моя постоянная репетиторша в немецком языке, Нина Израилевна Окунь вбила в голову как следует…
Прекрасный повар, который работает сейчас в ресторане «Лукойла», серб Илья, поэт кулинарии, служивший шефом в лучших ресторанах Европы, был потрясён, когда я приготовил фаршированную рыбу по рецепту дедушки Хайета, и укормил ею весь его фешенебельный ресторан…
Ещё один герой моей передачи, замечательно певший древние еврейские псалмы, рассказал историю о том, как главный кантор Израили, перед которым он исполнял эти песнопения, с изумлением спросил у него, откуда он, белорусский мужик, знает эти мелодии, ответил…
– В моей бригаде маляров, работал бывший виленский кантор – вот он и научил…
Как всё переплетено, в этой жизни, как перепутаны судьбы в моём городе, какие встречаются неожиданности…
Когда исключали из Союза художников Бориса Заборова, я предложил выбить его имя и имя Марка Шагала на мраморной доске, все посчитали это не очень удачной шуткой, а, между тем, ничего шутливого в этом предложении не было…
Люди, которые помнят довоенные времена, рассказывают…
– Дети во дворах говорили друг с другом на трёх языках – белорусском, польском и еврейском…
Так повелось, что земля наша населена людьми разных национальностей, тут тебе и украинцы, и поляки, и литовцы, и русские, и евреи…
Одно слово – Великое княжество Русское, Литовское и Жемойтское – всякой твари по паре… Одни огородничали, татарские огороды до сих пор в моём городе, другие торговали, торговое сословие дореволюционной Беларуси – сплошь еврейское, третьи – были пахарями – и всем хватало места, всем хватало занятий…
Недавно ездил по каким то делам в местечко Лапичи, под Бобруйском… Столетний дед помнил всё – кто где жил, кто чем занимался, кто варил пиво, какие были ярмарки, где находились хедеры, где православные приходские школы… Умудрился даже привет передать в Америку, бывшим своим соседям на идиш…
Евреев в Лапичах не осталось…
Однако прохожие всё равно твердили…
– Евреи жить мешают!..
– Так нет же их…
– Всё равно – мешают…
Откуда взялась, откуда пришла на эту землю чёрная, бессмысленная злоба?..
Не знаю…
Мне, например, очень весело от того, что в любой столице мира, могу запросто встретить знакомых, друзей, которые росли на Немиге, на Толстова, Грушевке, сельхозпосёлке. Поэтому, когда говорят, что Минск город европейский – для меня это не пустые слова…
Воистину так!..