А вины за Витей всего-то и было, читал «Архипелаг Гулаг»…
Сегодня – иди, читай…
Тогда же вынужден был Виктор уехать из Минска на долгие десять лет на Север, где работал на трассе бульдозеристом и экскаваторщиком, тянул газопровод «Дружба», пока не надорвал сердце и вскорости после окончания литературного института, выпустив всего одну книжку прозы, умер…
Говорят, не было в Минске диссидентского движения… Всё было тихо и благостно, все сидели, как мыши под вениками – это неправда…
Было диссидентство, но какое-то странное, сопротивление малолеток – наивных, чистых, готовых жертвовать собой ради друзей, веривших, что когда ни будь, всё будет не так…
Вот здесь на проспекте, на «броде» всё это начиналось, завязывалось…
Есть у нас в Беларуси одно «замечательное» человеческое качество, не помнить, или делать вид, что мы не помним ничего.
Дескать, всё замечательное, всё из ряда вон выходящее происходило и происходит где-то там, в чужих палестинах…
А, если присмотреться…
Судьба дворовой моей, дорогой, послевоенной шпаны клонировалась удивительным образом…
Одни пошли по тюрьмам за уголовку, другие вышли в люди…
Друзья юности – одни на Западе, на Востоке – преуспевающие и знаменитые, другие…
Кто сошёл в могилу до срока, кто живёт здесь невостребованный и забытый…
Не хочется прослыть злопыхателем, но удивительно, каждое новое поколение, считает, что история, культура начинается именно с него, что не является она единым потоком, приходящим из прошлого и продолжающимся в будущее, а только отдельно взятым отрезком, в котором умещается одна жизнь – его жизнь… Да даже и не вся жизнь, а сиюминутная её часть.
А, семена нашей юности, широко рассеялись по всему свету, в разных областях человеческого бытия – множество наших пацанов с Минского «брода»…
Даже со «свежим» Нобелевским лауреатом, Алфимовым, если бы потрепаться, многих знакомых припомнили бы…
Ведь учился он в знаменитой 42-й школе, ребят из которой мы не очень любили за заносчивость и отцов при должностях, но тем не менее были знакомы, общались, а потом, после окончания школы, сошлись в университетских аудиториях, на юношеских тусовках, здесь на минском «Бродвее»…
ГЛАВА 17
Не помню в каком классе, в школе у нас появился высокий, тощий, совершенно слепой старик, который начал набирать детей в театр-студию…
Среди пацанов пошли разговоры, что он был знаменитым режиссёром, работал с самим Радловым…
Кто такой Радлов – никто понятия не имел, но имя это передавалось таинственным полушёпотом…
– Представляешь… С самим Радловым…
Старик, заставлял приходивших к нему, читать стихи, брал за щёки, внимательно разглядывал лицо… Теперь-то я понимаю, что был он слеп, как крот, но тогда, даже этот его жест был преисполнен таинственности…
Шептались…
– Это от «юпитеров»… «Юпитеры» повредили зрение…
Какие «юпитеры», почему они повредили старику зрение – было непонятно, но таинственности добавляло…
Естественно, пройти мимо такого соблазна я не мог и пошёл записываться…
Странно… Сейчас всяческие школьные кружки, студии – в прошлом. Тогда – это было частью нашей жизни…
Толик Синица, старший брат Жоры, моего детского приятеля, пропавшего в тюрьме, не разделил судьбы младшего брата, по моему глубокому убеждению, только от того, что играл в духовом оркестре на огромной медной трубе… Целый день, в подъезде нашем гудел густой медный рёв – Толик репетировал…
В пятом классе, а может и раньше, папа отводил меня в Дворец пионеров к Сергею Петровичу Каткову. Удивительному человеку и гениальному педагогу. Он учил детей рисовать. Учил всю жизнь. И почти все художники моего возраста у него учились.
Был он маленький, кругленький, неистребимо весёлый и преданный детям.
Увы, художника из меня не получилось… Помню, что на первом же занятии я нарисовал замечательный танк, идущий в атаку. Сергей Петрович долго охал, ахал, восхищаясь, потом, видимо, шепнул что-то папе на ухо, по знакомству и мои художнические экзерсисы как-то уныло завяли…
Но школьный старик, не помню ни имени, ни звания, что-то во мне увидал и я был принят в театр-студию – так громко это называлось…
Более того – в первом же нашем спектакле по рассказу А. П. Чехова «Злоумышленник» я этого злоумышленника и играл.
Очень долго мы репетировали… Старик, может быть впервые в жизни почувствовав себя режиссёром, ругался требовал от нас точных жестов, правильной дикции…