Сегодняшним умом понимаю, колхозник, работавший за «палки» (так назывались начисляемые в колхозе трудодни, которые не были обеспечены ни деньгами, ни продуктами) тащил на базар все, за что можно было получить хоть копейку. При социализме, именно колхозник был самым обездоленным человеком в государстве – без паспорта, без денег. Грабили и обижали его все, кто мог и, как мог. Наверно оттого, что многие «новоприбывшие» в Минск «насельники» были или приезжими из России начальниками, или местными крестьянами, правдами и неправдами вырвавшимися из колхоза, чисто эмоциональное отношение к мужику, торговавшему на базаре, было уничижительное. Относились к кормильцу свысока, как к человеку, не сумевшему чего либо добиться в жизни, плохо образованному – одним словом, неудачнику. Не отсюда ли, не из тех ли времен и пренебрежительное прозвище – «колхозник», которым и сегодня, подчас, награждают хлебороба?
Впервые почувствовал, что что-то не в порядке в социальной табели о рангах, когда попал на базары в тех окрестностях великой империи, в которых колхозный строй либо не успел укорениться, либо национальная традиция торговать оказалась сильнее и глубже социалистической традиции презирать, торгующего.
К первому разделу относились базары в западных областях Беларуси, во Львове, в Литве; ко второму – фантастические базары Средней Азии и Закавказья. До сих пор слюнки текут, когда вспоминаю немыслимое изобилие ташкентских, тбилисских, сухумских базаров, когда вспоминаю базар во Львове, Рахове, базар в Вильнюсе, на который ездили за «казюкасами», неимоверной красоты букетами из сухих полевых цветов и злаков. Там впервые ощутил, что торгующий на базаре человек, обладает внутренним достоинством. Ощутил его спокойствие, уверенность в себе, основательность хуторянина и легкую насмешку над, суетящимися, толкающимися у прилавков горожанами.
В этой основательности западного торгующего человека было ощущение самодостаточности, понимание своего места в обществе не как униженного и ограбленного, а уважаемого, почтенного человека, готового поделиться плодами трудов своих, ощущение гордости за свой товар, за – свое умельство.
На том же хуторе под Молодечно, жил еще один «абориген» – Алексей. Леша виртуозно плел из расщепленных повдоль сосновых корешков уникальные поделки. Мог сплести и «кошик» для куклы моей дочери, и невиданной красоты и изящества кошелек для дамы, и огромный туес для всякого сыпучего вещества, необходимого в деревенском быту. Даже бутылку мог сплести, которая, благодаря его волшебному умельству, не протекала. Сколько мы его уговаривали, убеждали, что его замечательные руки могут кормить не хуже, чем непыльная, но и не денежная должность сторожа чего-то колхозного – не поверил! Делал свои немыслимые поделки, от которых глаза на лоб могли вылезти у любой модницы от Москвы до Парижа, и дарил их «за так», не допуская мысли, что является хранителем невиданного мастерства, национальной, культурной традиции.
Когда, снимал фильм о белорусской керамике, объездил, пожалуй, всех мастеров, известных в этой области. Где-то под Кобрином наблюдал за гончаром, владевшим ремеслом изготовления черно-лощеной посуды. Тогда воспринял его замечательные горшки, кружки, миски и глечики, как нечто само собой разумеющееся. Умеет, мужик, и – умеет, что здесь особенного. Думаю, во многом такое прохладное отношение к собственным изделиям было навеяно скромностью самого мастером. Когда намного позднее увидал в салонах Монреаля, Копенгагена, Бремена, Праги эту самую черно-лощеную керамику, охнул, а, прочитав таблички с ценами, понял – мастер был уникальный, И мастерство его – уникальное. Но не оцененное – колхозник же…
Почему я перекинулся от продуктов питания на белорусских базарах, к изделиям мастеров народного творчества? Просто на этих примерах наиболее наглядно читается, как не ценим мы то, что умеем, как наплевательски относимся к собственной культуре. Потому, что и изготовление колбас, и засолка традиционного белорусского сала, и изготовление сыров, и обжиг изысканных гончарных произведений – не существуют вне народного опыта, многовековой национальной, культурной традиции.
В Алма-Ата, на базаре, построен целый павильон, в котором аксакалы торгуют кумысом. У каждого свой рецепт, свой, от деда к отцу передающийся секрет изготовления пенного напитка. Забравшись в этот павильон – не вышел, пока не перепробовал все, все не продегустировал. Правда, вышел, не совсем правильное слово – кумыс, хоть и слабо, но все таки напиток алкогольный, а аксакалов (никто другой там не торгует) было – множество.