Жизнь удивительно переплетена случайностями, которые при ближайшем рассмотрении вовсе случайностями не являются…
Не существовало бы в те тяжелейшие послевоенные годы негласного, нерегламентированного фронтового братства, не встреть папа в пивной полковника Алфимова, неизвестно стал бы он художником или нет, не помоги нам тот неведомый начальник стройтреста вселиться в квартиру на Московской, мы бы наверняка не встретились с семьёй Посчастьевых, не приложи дядя Стёпа руки к нашей разбитой машине, не ходили бы мы к ним в гости, не обратил бы мой папа внимания на одарённого мальчишку и не было бы в Беларуси замечательного художника Владимира Степановича Посчастьева…
Однако, вернёмся на улицу…
Один из моих стихов, подаренный на день рождения режиссёру Игорю Волчеку и, увы, им утерянный, начинался так:
Гремит по улице трамвайчик,
А мы повисли на подножках…
Любимым развлечением пацанов в те годы было сигать с подножек трамваев – Господи! сколько же было этими трамваями отчекрыжено детских ручек и ножек, цепляться железным крюком за проходящие по улице полуторки и скользить за ними по льду на снегурках, или гнутых из стального прута «козах» и, конечно, взрывать…
Иногда, проходя по улицам, встречаю слепых людей, моего возраста, с лицом изъязвлённым, татуированным синими пороховыми отметинами, безошибочно признаю – наши пацаны…
Когда копали фундамент под строящуюся 41 школу – раскопали немецкий склад боеприпасов…
Какие сапёры!..
Никаких сапёров не было в помине…
Весь склад был растащен и перепрятан по сараюшкам, подвалам, чердакам…
Из артиллерийских гильз доставался трубчатый порох, который если его поджечь и быстро прижать к кирпичу вспыхнувшим концом, взвивался в небо, почище ракеты; винтовочные патроны разбирались, отсыпалась из каждого толика пороха, вставлялась на место пуля и эти полуфабрикаты выстраивались где ни будь между сараями и забором присыпались порохом, чиркала спичка и гремели по нашим дворам автоматные очереди; откуда что бралось – откуда бралось знание и умение выплавлять тол из мин и снарядов… Что это было!?.. Отголоски партизанки или некая память на генном уровне?.. Не знаю!..
Но мы это умели.
Умели и делали…
Гремел взрывами разбитый, раздолбанный Минск…
Гудели пивные фронтовыми воспоминаниями наших родителей, а мы, словно сожалея о том, что опоздали родиться к великой войне играли, доставшимися нам по наследству от этой войны игрушками…
ГЛАВА 6
Рядом с нашим, 12 домом, построенным уже после войны, до сих пор стоит 10-й, знаменитый тем, что это был единственный дом в Минске, построенный, а не взорванный в военные годы. Он и по архитектуре, и по внутреннему устройству квартир не наш, немецкий… Немцы его построили, чтобы разместить своих офицеров.
В этом доме жило начальство… По сегодняшней терминологии его следовало бы называть элитным. Там жил Витя Генкин – его отец был начальником по строительству, а мать заместителем министра лёгкой промышленности. Жил там и Толик Андрижиевский, у которого водились совершенно немыслимые американские игрушки. Ходили слухи, что его родители то ли дипломаты, то ли торговые представители… Слова эти тогда ничего для нас не значили и мы их не запоминали…
У Толика был шикарный игрушечный автомат американского производства. Думаю, что и сегодня у мальчишечьей мелюзги он бы вызывал неистребимую зависть, но на нас он особого впечатления не производил именно потому, что был игрушкой.
Дело в том, что в конце «толстухи», у железнодорожных путей, в те времена была совершенно замечательная свалка всяких железяк, на которой резали собранное по белорусским лесам оружие.
Резали его так: приезжал грузовик и сваливал в кучу, автоматы, винтовки, пистолеты… Там же стояла железная хреновина типа гильотины и её стальной нож с хрустом пережёвывал военный лом, отсекая от прикладов и рукоятей стволы. В обеденное время, когда мужики, обслуживавшие эту гильотину и вохровец, охранявший всё это богатство разворачивали тормозки и наливали по первому стакану мы, перемахнув через досчатый забор, накидывались с разных сторон на кучу не порезанного оружия. Главное в этом действе было правильно рассчитать время – выскочить именно в тот момент, когда наполненные всклянь стаканы подносились к губам… Боясь расплескать водку, мужики и вохровец только орали на нас, но никаких резких движений совершать не могли…