Теперь попытаюсь предположить, что стало конкретной причиной послевоенного пробуждения Смока на нашей земле, в моем городе. Существует предание… О то, что это предание, пишу потому, что ни в одной писаной истории подтверждения этому факту не нашел. Но, что-то помню, где-то читал… Может, кто либо, кто тоже читал, но не придал значения или истолковал как либо иначе, откликнется и подскажет… Так вот, читал, что по дороге на Потсдамскую конференцию, или наоборот возвращаясь оттуда Иосиф Виссарионович вышел размять ноги на минском вокзале и, кто-то из тогдашних минских начальников, выколачивая, как это всегда при советской власти было принято, фонды на рабсилу, стройматериалы и т.д., и т.п. – указывая на коробки сгоревших домов в начале Кирова и Ленинградской, пожаловался на тотальные разрушения и попросил под эти не существующие тотальные разрушения – фонды «с запасом». Обратите внимание, именно эти дома на Кирова и Ленинградской, стоят, как и стояли до войны. Зато две привокзальные башни, чтобы на всякий случай закрыть перспективу и подтвердить законность получения фондов немцы-военнопленные построили. Сталин вовсе не был вислоухим и, скорее всего, знал, что разрушений послевоенных в Минске никак не больше тридцати процентов. Однако, выделил и военнопленных и зеков и специалистов полной мерой, твердо зная, что под выделенные фонды, всяческие специалисты в погонах, носом землю будут рыть и если, что останется не освоенным, то взорвут целое, на его месте постоят новое – но сталинский дебет с кредитом сведут.
Когда-то, в те времена, когда КГБ распродавало бывшие секреты, держал в руках карту лагерей немецких военнопленных, расположенных вокруг Минска и карту немецких же кладбищ. Видимо, круто «ломили» в цене за этот «секрет», поэтому не купил. А, зря! Сегодня бы эта карта мне ой, как пригодилась, поскольку предвижу рык из логова Смока,– Какова наглость! Триста лет стою на «стреме» – такого не бывало, чтобы усомниться в чистоте и непорочности моих мифов. Ничего не могу поделать – усомнился! Но, чтобы не возодновлять пустых споров – предлагаю вот какой выход, давайте забудем про разные идеологические забобоны и сообща организуем музей Минска, в котором соберем не мифы, а достоверные факты: Что? Где? Когда? Сколько? – тогда, может быть, поменьше будет спекулянтов, пытающихся заработать на трагедии Малого и Большого Тростянца, тогда, кому ни будь придет, наконец, в голову, а отчего это, как ни копнет экскаватор в районе Чыгуночной улицы и Чыгуночного переулка, так все кости человеческие обнаруживаются. Может, вспомнит, кто-то, да еще и мемориальную доску здесь установит, дескать, на это самом месте, был огромный пересыльный лагерь советских военнопленных и это их косточки неучтенные, равно, как и немецкие столь же неучтенные, прут из нашей земельки. А, когда, учтем мы эти косточки, когда наведем порядок в этой скорбной бухгалтерии, может тогда и логово Смока обнаружим, разберемся в его генеалогии, тянущейся еще из времен третьего раздела Речи Посполитой и, как сказочный белорусский Покати-горошек, с Божьей помощью, положим ему предел, дабы не портил нам жизнь своими дурацкими мифами…
ГЛАВА 35
Когда-то в моем городе жили черные истуканы. Правда, их было не много – всего два, но отсвет черноты на город они отбрасывали не слабый… История сложилась таким образом, что один истукан сильно проштрафился и те, кто продолжал жить по истуканьим законам, велели бывшего главного истукана зацепить танковыми тросами за шею и сволочь с пьедестала. Что и было исполнено одной морозной ночью. Истукан стоял крепко, танкам пришлось потрудиться, как следует. В городе живет миф, что как раз в эту ночь, возвращался с охоты скульптор, создавший главный памятник города. Он, якобы, вышел из машины, постоял в дозволенном отдалении и молча поехал дальше. Об этой ночи со знакомым мне автором я никогда не разговаривал, не потому, что душевную рану не хотел бередить, просто к слову не приходилось.