Есть города банкиры. Есть – города бизнесмены. Есть города – ученые. Есть – работяги. Есть города, специально придуманные для поэтов и художников. Есть города, которые кичатся своей известностью, своей славой, а есть – самодостаточные; города, которым комфортно и легко самим с собой, города, которые знают о себе нечто, что для других является секретом, тайной за семью печатями. Я всегда удивлялся тому, что наши художники, наши артисты, наши писатели, уезжая в другие города и страны, не теряются там, не пропадают, а находят свое место, занимают нишу, словно специально для них приготовленную, вливаются в иную культуру, занимая в ней заметное, иногда определяющее место. Это говорит о пластичности, приспособляемости культуры, которую они перенесли с собой, это свидетельствует и о том, что творческое начало, которое впиталось в них от рождения через микрокосм города – не пропадает, а пересаженное на иную, иногда чрезвычайно экзотическую почву дает пышные, иногда не менее экзотические соцветия и плоды. Если бы, кто-либо пристально занялся изучением истории российского востоковедения – областью науки явно экзотической, то был бы поражен обилием в этой области белорусских имен, причем имен, именно определяющих. Если не углубляться в давние века, а поглядеть на минскую эмиграцию в мировую культуру за последние десятилетия, то можно отметить, что из нашего города в мировую культуру «вписывались» не олигархи, не наглые толстосумы, не носители сомнительных моральных принципов, а все более люди с хорошо устроенной головой, умеющие мыслить, умеющие создавать неожиданные и парадоксальные вещи, как в науке, так и в искусстве.
Как ни странно именно плацдарм культуры, неприятие огромных, несоразмерных человеку строений и сооружений привело к появлению в моем городе памятников, скульптурных сооружений, которые не несут на себе отметок величия, величавости, предпочтительности кого-то над кем-то, или чего-то над чем-то, отметок избранности, мессианства…
Янка Купала, идет по земле, Якуб Колас сидит на завалинке, Максим Богданович, в задумчивости стоит на старозаветной брусчатке, жертвы минского гетто, спускаются в братскую могилу, словно по ступеням Дантова ада, но, даже в этом нет аффектации столь, казалось бы, присущей трагичности события.
И уж совсем, как веселые «финтифлюшки» смотрятся устроенные по проспекту Машерова филигранные композиции «Белорусские праздники» работы Шуры Шатерника и Лени Давиденко. Для них тоже не понадобилось пьедесталов, они живут вровень с нами, на нашем, человеческом «этаже», поэтому не давят, но и не возносят.
В немецком Бремене, кроме скульптурной композиции «Бременские музыканты», потешной бронзовой пирамиды из знаменитых литературных героев, восхитила сделанная в давние времена свинья, никакого отношения к знаменитым музыкантам не имеющая, установленная в начале улицы, по которой гнали свиней к знаменитым бойням, знаменитые бременские свинопасы. Город отметил свою старинную традицию. Увековечил ее. Оповестил о ней всему свету с улыбкой. И это искреннее признание вызывает столь же искреннее расположение к городу, доверие к нему. Так же, как в Копенгагене вызывает доверие и умиление знаменитая «Русалочка». Вообще, должен заметить, что любой мало-мальски уважающий себя город всегда имеет некую архитектурно-скульптурную изюминку, связанную с городским фольклором, которая придает городу человеческую, если хотите, интимную составляющую. Сколько-то лет назад, в Киеве, на Андреевском спуске появился бронзовый Паниковский, самый знаменитый «слепец» этого старинного города. Популярность эта, вылепленная в «натуру» бронзовая фигура, приобрела – фантастическую. Все норовили постоять рядом, сфотографироваться. Стоял рядом с Паниковским и я. Стоя, подумал, что вполне уместен был бы, кто либо из «детей лейтенанта Шмидта» и в знаменитой их вотчине – Бобруйске, но, дорога ложка к обеду и, если киевляне «заполучили» себе слепого нищего, волею замечательных писателей переквалифицировавшегося в сыновья Шмидта, то незачем «обезъянничать», повторять то, что удачно изобретено для другого места. А, город словно услыхал мои рассуждения и в скверике у начала ул. Свердлова, в том самом под которым расположились бывшие бомбоубежища, вначале робко появилась некая бронзовая дамочка на бронзовой же скамейке, потом, не успев обрасти городскими побасенками, рядом с ней возникла девочка под зонтиком. Не разобравшись, что к чему городской «плебс» зонтик выломал, однако девочке приделали новый зонтик и город замер, почувствовав, что что-то происходит ему, пока, непонятное.