Я брел понуро по венецианским тротуарам, дважды переплывал каналы, меня пропускали, советовали, сочувствовали, но... безрезультатно.
И вдруг я увидел, что небо потемнело. Я задрал морду и увидел нечто такое, чего не видел никогда в жизни и даже не мог себе представить. Надо мной плыл огромный надувной шар, который называется дирижабль. Он вдруг стал снижаться прямо надо мной, словно сфотографировал, а потом вдруг взмыл ввысь. И тотчас же к тому месту, где я стоял и удивлялся, подошел полицейский в серой блузе и, нагнувшись, погладил меня.
"Это еще не хватало", - подумал я и снова вспомнил волшебное итальянское слов, но на этот раз его не произнес.
Но ничего страшного не произошло, уже через пять минут я был в полицейском комиссариате, где встретился с Витей, Тремя Лепестками Черной Розы, Эвелиной, Галиной Алексеевной и дядей Сережей.
Что же случилось? А вот что. Засмотревшись надетский городок, я потерялся. И Три Лепестка Черной Розы тотчас же сообщили о моих приметах вполицию.
А дальше с помощью дирижабля меня просто увидели.
Хорошая штука дирижабль, надо бы такой, только поменьше, завести дома, а то Пал Палыч и Витя вечно теряют свои вещи. Но не такой, конечно, который рекламирует в Москве неинтересные газеты.
После беседы с приятным комиссаром полиции мы отправились домой на отдых, ведь завтра нам предстоял серьезный день.
Этот день, как я уже понял, засыпая в гостинице Великого канала, серьезным был еще и потому, что нам предстоял собачий Марш любви к ближнему, и потому, что я, может быть, в последний раз увижу Козетту.
Мой выбор
Когда я шел с Витей утром на выставку собак, я подумал: подумаешь, марш! Ну погавкаем и разойдемся.
Но не тут-то было. Марш-то происходил на небольшом пароходике, который плавал по Великому каналу - так называется главная река в Венеции. Под общее ворчание мы посмотрели дворцы Контарини и Дарио, проплыли у самой Церкви Дей Фрари, видели мосты и невероятной красоты дома.
А устроители марша нас не заставляли ни прыгать, ни бегать: оказывается, это был не только Марш любви к ближнему, но и доброты.
И мне было очень приятно, что и Козетта, и Эвелина, и Тролль, и друзья, и, конечно, я сам оказались на этом пароходе.
От моего собачьего нюха не укрылось то, что грубиян Тролль становился кротким и томным, когда видел Эвелину. Я этому радовался: знаете, когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим было так же.
Вообще Тролль сильно переменился после того, как помог Эвелине получить призовое место... Но не буду говорить о чужих чувствах, подумаю о своих собственных.
А потом всем собакам-участницам подарили по банке собачьихконсервов, медаль и искусственную кость.
Все свои регалии я поделил с друзьями.
Когда мы сошли с парохода, я оглянулся и увидел, что Карола что-то говорит Вите.
Я не слышал, что она говорила, но она была настойчивой, а мой хозяин Витя на это громко сказал:
- Он взрослый, пусть он решает сам.
У меня сильно забилось сердце.
Потом мы все шли молча. А в глазах у Козетты стояли слезы. ... В этот день произошло много всего. Мы попрощались с Тремя Лепестками Черной Розы и Эвелиной, мы договорились, что на будущий год они приедут к нам в Москву, а потом еще долго гуляли по Венеции с Козеттой и Каролой.
И вот у памятника Бартоломео Каллеони я наконец решился.
- Козетта, - сказал я, - я не могу без вас жить, будьте моей женой.
Она ничего мне не ответила.
Итолько потом спросила:
- А это можно?
- Глупышка, - сказал я ей и положил голову на ее холку.
- Урра-а-а! - закричал Витя.
- Спасибо, - тихо сказала Карола.
И только потом я узнал, почему она так сказала. Она не хотела расставаться с Козеттой, но она уезжала далеко-далеко, в Россию, в Москву. Она собираласьучиться там в русской школе и не знала, как поступить с Козеттой.
А тут как раз нашелся Витя, из Москвы! Да я, который был готов ради Козетты на все.
Ура! Мы едем в Москву вместе. Когда в тебе просыпается настоящее чувство, какое имеет значение, где мы будем жить. Лишь бы быть вместе.
Виза Козетте не нужна. С итальянским паспортом она может жить там, где захочет на нашей прелестной планете.
Дорога домой
У Козетты, между прочим, маникюр. Интересно, кто ей будет делать его в России? Может быть, Мама-Маша?
Дорога домой хотя и продолжалась почему-то на один день больше, чем дорога туда, показалась мне короче. Еще бы, со мной ведь моя Козетта!
Мы попрощались с Галиной Алексеевной в Венеции.
Витя сидел в купе поезда и изучал иностранные языки. Может быть, он делал это потому, что пригласил многих своих друзей к нам домой, в Москву. А поскольку все они разных национальностей, надо сделать так, чтобы их понять и они поняли бы нас.
Вот Мама-Маша будет рада, когда у нас в доме поселятся сразу все наши с Витей приятели с собаками!
Кстати, о национальности. Пришел как-то к нам в гости знакомый Пал Палыча Станислав Борисович. Он из тех взрослых, кто не без удовольствия читаетмои книги. А тут вдруг прочел книгу Саши Черного: по-моему, она называется "Дневник фокса". Не могу точно сказать - не читал. И вот этот Станислав Борисович мне говорит: "Ты, - говорит, - оказывается, не первая собака, которая читать и писать умеет, тот вон, у Саши Черного, тоже фокс был. Может быть, тебя в гончую превратить, чтобы читатели не думали, чтоты такой-то плагиаторский пес? "
Я повилял хвостом и не стал продолжать разговор, только попросил Станислава Борисовича передать привет внуку Алеше. И подумал, что вряд ли найдется в нашей песьей братии собака, которая бы поменяла национальность ради конъюнктурных соображений.
Я стал смотреть в окно и своим скулежом стал подгонять наш поезд. ... Я, признаться, очень соскучился и по маме Маше, и по Пал Палычу, и по маленькому Костику, и по нашему дому, и еще по многому-многому другому.
Мне к тому же очень хотелось самому побродить по баррикадам революции, которую я видел по телевизору и которая произошла в Москве, пока мы путешествовали.
А в Вене и Будапеште мы с моей милой Козеттой бегали по перрону и даже по городу. И мне было приятно, что многие смотрели на мою невесту и улыбались.