— Нет, Бэрби, — покачал головой Сэм, — ты не можешь отрицать эти доказательства. Доктор Мондрик находил их повсюду, во всех областях нашей жизни. Узники тюрем и пациенты психиатрических лечебниц — зачастую жертвы этого мрачного наследия, подталкиваемые преступными устремлениями никому не видимого lycanthropus, или сходящие с ума из-за раздирающего душу конфликта человека и ведьмы. Вот она — причина раздвоения личности. Так сказать, Джекиль и Хайд.
— Группы крови и черепные индексы окончательно доказывают — практически каждый человек несет в себе некоторые физические черты, унаследованные от lycanthropus. Проведенное Фрейдом исследование подсознательного обнажило еще один пласт доказательств, которые он не сумел распознать.
— Затем все эти последние эксперименты в области парапсихологии… Надо сказать, что большинство исследователей даже не догадывается о страшных фактах, которые они могут открыть. Ну и, естественно, ведьмы изо всех сил стараются бросить тень на результаты их экспериментов или пытаются прямо их опровергнуть.
— Свидетельства древнего противостояния есть во всех странах, во все времена. Доктор Мондрик держал у себя на столе маленькое напоминание — древнеримскую масляную лампу, украшенную изображением волчицы, вскармливающей Ромула и Рема. Доктор называл это хитрой пропагандой ведьм.
— Да что там говорить… все и перечислить невозможно. Не говоря уже о весьма убедительных доказательствах, хранящихся в этом ящике, — Сэм кивнул в угол пещеры.
— Что-то я не совсем понял, — пробормотал Бэрби, пытаясь стряхнуть парализующий ужас. — Если Homo Lycanthropus действительно был уничтожен…
— Ты же знаешь законы наследственности Менделя, — прервал его Сэм. — Мы вместе их изучали в колледже. — Квейн слегка улыбнулся, и Бэрби с мучительной тоской подумал о тех прекрасных, безмятежных и безвозвратно прошедших студенческих годах. Он неуверенно помотал головой, и Сэм пояснил: — Частицы клетки, отвечающие за наследственность, называются генами… не может быть, чтобы ты это забыл! В человеке таких генов несколько тысяч, и каждый несет в себе, или помогает нести, определенные характеристики. Каждый ребенок наследует двойной набор генов от своих родителей, и секс на самом деле — всего лишь способ перемешивания генов. А дальше — законы вероятности гарантируют уникальность каждого человека.
— Вероятность… — эхом отозвался Бэрби, в который раз поражаясь тому, какие невероятные возможности таятся в мысленном контроле над вероятностью.
— Гены, если ты помнишь, могут быть доминантными и рецессивными. Гены нам достаются парами, по одному от каждого родителя, и доминантный ген может скрыть присутствие своего рецессивного партнера… так, доминантный ген темных глаз не дает проявиться рецессивному гену, делающему глаза голубыми. Ну, это безобидная пара, а некоторые — весьма зловещи.
Бэрби облизнул внезапно пересохшие губы.
— Один такой очень неприятный рецессивный ген, — продолжал Сэм, — это ген, делающий людей глухонемыми. Обычный гибридный глухонемой — это человек, несущий в себе рецессивный ген глухоты и доминантный слуха — никакими обычными тестами его нельзя отличить от нормального человека. И тем не менее, он носитель глухонемоты. Если два таких носителя поженятся, то случайные перетасовки их генов приведут к тому, что один ребенок из четырех будет совершенно нормальным — он унаследует доминантные гены слуха от обоих родителей. Двое, в среднем, окажутся гибридами, как и их родители, а несчастный четвертый ребенок — опять-таки в среднем — получит в наследство два рецессивных гена глухоты и станет глухонемым.
— А при чем тут ведьмы? — еле слышно прошептал Бэрби.
— Еще как при чем, — криво усмехнулся Квейн. — Наша человеческая наследственность несет в себе примесь Homo Lycanthropus. Род ведьм умер, но не до конца — ведь их гены, передаваемые из поколения в поколение вместе с генами Homo Sapience, все еще живы.
— Тут дело немного сложнее, чем с глухотой… и значительно страшнее. По данным доктора Мондрика, здесь существенен не один рецессивный ген, а сразу несколько сотен. Доктору удалось обнаружить, что для полного воссоздания такого дара, как, например, экстрасенсорное восприятие, требуется сочетание нескольких пар генов lycanthropus. А почти все их гены — рецессивные.
Бэрби отчаянно замотал головой, и тут же замер, опасаясь, что выдал себя столь бурной реакцией.
— Дети с чертами lycanthropus рождаются, — продолжал Сэм, — не часто, но рождаются… Конечно, если никто не вмешивается в работу природы. Здесь все дело в вероятности. Ты сам представляешь шансы… Но все мы, без исключения, — носители черной крови. Возможны миллионы и миллионы комбинаций между чистым Homo Sapience и Homo Lycanthropus.
— Как это? — не понял Бэрби.
— Случайное совпадение генов может дать ребенку какую-нибудь одну черту ведьм, и не дать всех остальных, — пояснил Сэм. — Частичный атавизм, когда человек унаследовал от ведьм, скажем, одну шестнадцатую часть генов, дает ему, например, экстрасенсорные способности, телепатию. Это обычно нервные, напряженные, несчастные люди — из-за подсознательного конфликта их противоборствующих наследственных устремлений. Они становятся религиозными фанатиками, спиритуалистами, медиумами всех мастей, Это больные, страдающие раздвоением личности, патологические преступники. Приятным исключением может стать гений — гибриды всегда отличаются повышенной жизненной силой.
Бэрби слушал Сэма, словно во сне.
— Те, в ком кровь ведьм сильнее, обычно лучше понимают свой необычный дар… и обычно стараются его скрыть. В средние века, пока инквизиция владела древним искусством распознавать ведьм, их ловили и сжигали на кострах. Теперь им живется значительно легче. Они могут почти открыто пользоваться своими способностями, как-то организовываться и планировать возврат к былому могуществу. Они, судя по всему, немало сил потратили, взращивая современный научный скептицизм ко всему сверхъестественному — еще одно, как говаривал доктор Мондрик, чисто пропагандистское словечко. На самом дела оно означает — сверхчеловеческое.
А Бэрби все сидел и думал об Април Белл и ее странном признании. Она, видимо, и в самом деле ведьма… и он попал под власть ее чар.
— В каждом поколении рождается несколько человек, унаследовавших примерно около четверти генов lycanthropus. Эти люди, на четверть ведьмы, часто не понимают, что они из себя представляют. У них повышенная восприимчивость, порой они неосознанно используют свои нечеловеческие силы. В основе всей их жизни лежит конфликт двух родов. Зло перемешано с добром… их запутанные жизни порой выливаются в странные русла.
И тут Бэрби начал понимать правду. И что-то более холодное, чем мокрый, пахнущий грозой ветер, леденящим дыханием коснулось его сердца.
— Доктор Мондрик потратил очень много времени в поисках теста, определяющего наличие генов lycanthropus, — рассказывал Сэм. — Результаты были не слишком обнадеживающие. Некоторые физические характеристики, такие, как характерные группы крови или форму черепа, распознать оказалось совсем не трудно, но, к сожалению, выяснилось, что они не очень связаны с бесконечно более опасными наследственными характеристиками сознания. Некоторые из разработанных доктором Мондриком анализов позволяли сделать грубую оценку, но определить наверняка… Увы, этого добиться так и не удалось.
Бэрби так и задохнулся.
— И поэтому… — начал он, но договорить не смог.
Сэм мрачно кивнул.
— Пусть тебя это не беспокоит, Вилли, — тихо сказал он. — Судя по анализам, ты действительно унаследовал от lycanthropus довольно много. Потому-то доктор Мондрик и не взял тебя в Фонд… Он не мог рисковать. Но не забудь, это только оценка, а не окончательный результат. Ведь многие, из тех, в ком течет кровь ведьм, оказываются вполне достойными гражданами. Да что там говорить, Мондрик как-то сказал мне, что, судя по анализам, даже у Ровены, и то много ведьминых генов.
— У Ровены? — этом откликнулся Бэрби.