Когда заусенец был удалён, и Сашка уже забрался под тёплое одеяло с едва уловимым запахом жены и закрыл глаза, из детской послышался голос, зовущий маму. Сашка неохотно поплёлся на зов. Лиза скрючилась, сбив одеяло и выбросив подушку, и стонала: «Мама, мама!»
- Доченька, что такое? Что-то болит?
Та, не открывая глаз, сказала:
- Папа, холодно. Дай мне Вячеслава.
- Ког-го? – поперхнулся папа.
- Одеяло моё.
- А подушку как звать? – пошутил потрясённый отец.
- Маргарита, - дочь так и не открыла глаз, кутаясь в… Вячеслава.
Утром он сбился с ног, готовя завтрак, кормя детей, контролируя одевание и выслушивая, что Генриетте (куртке) не идет фиолетовый, поэтому Сирень, сиреневую шапку, Лиза сегодня не оденет, лучше Розалию, то есть шапку розовую. Саша с каким-то солидарным чувством поглядывал на сына, который с совершенно непроницаемым лицом ел кашу, как и вчера подперев голову рукой, потом так же молча одевался, пыхтя от усилий, спускался по лестнице тоже спокойно.
Уже вышли из подъезда, когда Лиза схватилась за голову:
- Я же Валечку забыла! – и выхватив у отца ключи, рванула обратно домой. Сашка вопросительно глянул на Мишу. Тот пояснил:
- Сменная обувь.
Они стояли, двое мужчин, и молча смотрели на мир вокруг себя. И тут Мишутка вытянул указательный палец:
- А это наша лавочка, и её зовут Квадриноаклиасс.
Отец с подозрением уставился на мальчишку, а тот поднял к нему лицо и улыбнулся.
«Неужели и ты, Брут?..» - пронеслось в голове у Сашки.
Конец