— Смерть отняла ее у меня, но я сохранил память о ней. Мисти была со мной всюду, где бы я ни был. Потом… — Терри замолк. Майк терпеливо молчал, решив дать сыну выговориться. — Потом, по прошествии двух лет после ее смерти, я начал замечать, что не могу вспомнить ее улыбку, звук ее смеха. Я не помнил, какой был ее любимый цвет или что она предпочитала в еде. Я чувствовал себя виноватым, потому что вновь терял ее, и не мог ничего изменить. Она ускользала от меня, на этот раз навсегда.
— Терри, это время залечивало твои раны, чтобы ты снова мог раскрыть свое сердце и душу навстречу новой жизни, чтобы снова мог полюбить. Ты боишься полюбить, сынок? Боишься опять потерять любимого человека?
— Я не знаю, я действительно не знаю. Если это так, то страх скрыт так глубоко в моей душе, что я не догадываюсь о нем. Несколько лет назад я получил повышение в «Сент-Джон Энтерпрайзис». Теперь под моим началом весь летный состав фирмы; когда возникают проблемы, в первую очередь обращаются ко мне, на мне почти все важные международные полеты. Я просто направил всю свою энергию на работу. Если я захочу, к моим услугам будет множество женщин, но небо — это моя жизнь.
— Но доволен ли ты такой жизнью? — поинтересовался отец. — Ведь работа еще не все.
— Я люблю летать. Это невозможно объяснить человеку, который не чувствовал, как по мановению твоей руки сильная машина взмывает ввысь и уносит тебя в небо. Это невероятные ощущения.
— Я не сомневаюсь в этом, но достаточно ли тебе одной работы? Терри, я знаю, что ты приехал в отпуск в Хармони, потому что устал и тебе необходим отдых, но приходило ли тебе в голову, что ты здесь, потому что ты одинок?
Терри резко поднял голову и посмотрел на отца.
— Подумай об этом, сынок, — повторил Майк. — Сделай это ради своего старого отца, ладно? Просто подумай над моими словами.
Терри долго смотрел на него, затем медленно кивнул:
— Хорошо, я подумаю об этом.
— Прекрасно. — Майк поднялся. — Пожалуй, я отправлюсь спать. Корчевание пней — нелегкое занятие для старых костей. Спокойной ночи, Терри.
— Спокойной ночи, папа.
— Майк? — В дверях появилась Мэри. — Ты идешь спать? Я с тобой. Терри, ты запрешь дверь?
— Конечно. Спокойной ночи, мама.
— Приятных снов, сынок. Майк, ты выглядишь таким усталым! Готова спорить, что ты заснешь прежде, чем твоя голова коснется подушки, и будешь храпеть, как старый медведь в берлоге.
— Я не храплю, — обиженно возразил ей супруг.
— Храпишь и прекрасно знаешь, что твой храп звучит как музыка для моих ушей. Это моя колыбельная.
Терри улыбался, глядя, как родители рука об руку прошли в дом. Они были созданы друг для друга и смотрелись прекрасной парой. Его родителей связывали такие нежные отношения, они словно бы излучали счастье, как будто медовый месяц для них только начался. Майк и Мэри прошли через все жизненные трудности и невзгоды, вырастили троих детей и теперь, когда взрослые дочери и сын вылетели из родного гнезда, опять принадлежали друг другу, навеки скрепив свои узы нерушимой силой любви.
Свет на кухне погас, и терраса погрузилась в темноту. Высоко в небе мерцали звезды, и ночные птицы и насекомые продолжали петь свои серенады. Терри начал тихонько раскачивать старые поскрипывающие качели.
Одинок. Он одинок.
Слово, произнесенное отцом, отозвалось эхом в его сознании, причиняя боль и вынуждая заглянуть глубоко в душу, чтобы найти ответ на вопрос, который он не осмеливался задать себе никогда прежде.
Был ли он действительно одинок?
Терри очень не хотелось положительно отвечать на этот вопрос. Взявшиеся из ниоткуда облака закрыли луну и звезды, излучавшие серебристый свет. Терри охватило странное, необъяснимое ощущение, что он оторван от остального мира, сброшен в бездонную черную пропасть, и ему никогда оттуда не выбраться, если он не найдет ответа на свой вопрос.
Терри мысленно прокрутил перед глазами свою жизнь, дни, ночи, женщин, встречавшихся на его пути, веселые сборища в кругу друзей, романтические свидания, захватывающие воображение экзотические страны, увлекательные путешествия по всему миру, дальние «плавания» в пятом океане — небе. Но он видел себя в стороне от великолепия и радости жизни, его телесная оболочка была в гуще событий, а душа витала где-то далеко.
И вот, оказавшись в родном доме, покачиваясь в темноте летней ночи на поскрипывающих качелях, Терри Расселл понял, что он был очень одинок.
«Интересно, Аннабелла Эбрахам так же одинока, как и я»? — почему-то подумалось ему.
Закинув руки за голову и откинувшись на спинку качелей, Терри уставился в темноту.