В 2014 году в газете «Шаховские вести» от 25.04.2014 №16 (9150) на стр. 30 было размещено объявление: «Нотариус Шаховского нотариального округа Микеренкова Нина Алексеевна производит розыск Наследников после умершей 02 января 2014 года Ослоповой Анны Спиридоновны». Произошло это после убийства Ослоповой Анны Спиридоновны и разграбления ее квартиры сотрудниками правоохранительных органов. Я отказался участвовать в дележе ворованного – написал заявление об отказе от «наследия Ослоповой Анны Спиридоновны». Все украденные из квартиры сотрудниками правоохранительных органов исторические документы драгоценности «на законных основаниях» были переданы двойнику моего брата, приехавшему из Краснодара. Часть драгоценностей формально (по бумагам) была отдана моей сводной сестре, Татьяне Ивановне Лапшиной (Ослоповой), но ее сразу убили. Убили и ее дочь, Белую (Лапшину) Анастасию Ивановну. Разграбленную квартиру, по документам принадлежащую им, продали.
Меня, в последнее время, «опекает» какая-то юридическая компания, связанная с системой правосудия. Мало того, что меня загоняют в петлю путем распространения грязных слухов обо мне, теперь меня через местное ЖЭУ пытаются загнать в долговую яму; принудительно навязывают мне оплату Договоров, которых я никогда не подписывал. Надеяться на местный суд бессмысленно. Один из местных судей был замешен в разворовывании драгоценностей. На других судей надежды мало…
Участились попытки убить меня. Последние прямые покушения на мою жизнь были совершены в сентябре 2015 года в Твери, в январе 2016 года в Смоленске, и в марте 2017 года в Шаховской. В Тверь, в Смоленск, как и в Великий Новгород, в Кострому, в Кинешму, в Казань и в города Псковской области, я приезжал для того, чтобы сохранить для истории в Христианских Православных монастырях, в музеях и в архивах еще не уничтоженные правоохранителями мои письма, записки и написанные мной статьи и очерки. Меня, во время поездок, постоянно отслеживали (контролировали). В Кинешме на меня пытались натравить толпу, а в Твери, сначала пытались отравить, а потом прилагали все усилия, чтобы я не смог выехать из Твери в Шаховскую. Правоохранительным органам Тверской области известно, кто это делал.
Когда я ехал в Смоленск, то слежку почувствовал уже в поезде. Уйти от слежки пытался, но не смог… В Смоленске 23 января 2016 около 11 часов дня я вышел из католического костела и по ул. Урицкого дошел до проспекта Юрия Гагарина. На перекрестке мне в лицо, в переносицу, ударили электрическим разрядом электрошокера и бросили в лицо горсть сажи или угольной пыли. Началось сильное кровотечение из носа. Что происходило потом – я помню плохо. Восстановить в памяти смог не многое. Помню только то, что я переходил проспект Юрия Гагарина, потом какие-то доброжелатели бесплатно увезли меня в Сафоново, в гостиницу автовокзала. Там с меня содрали 1300 рублей, но умыться от крови и сажи мне не позволили – сказали, что в гостинице нет умывальника. Умыться можно только в автовокзале. В автовокзал в Сафоново меня не пустили. Я взял такси и снова уехал в Смоленск. От потери крови я уже тогда временами терял сознание. Что происходило со мной в Смоленске – помню плохо. В железнодорожный вокзал и автовокзал Смоленска меня не пускала охрана, так как я был весь в крови и в саже, а от потери крови меня качало. На улице был сильный мороз. Сделано было все, чтобы я замерз. Я снова вернулся к автовокзалу. Я терял силы. Когда я упал, я начал кричать: «Да люди вы, или нет? Вызовите кто-нибудь скорую помощь!» Меня увезли в открытую в Смоленске протестантами больницу «Красный крест». Там объявили меня пьяным. У меня отняли все, находившиеся при мне бумаги, и остатки денег. Меня положили на двенадцать дней (с 23.01.2016 по 03.02.2016) в отделение нейрохирургии с диагнозом «сотрясения мозга». В отделении - ни одного зеркала. Один из больных дал мне маленькое зеркало. Посмотрел. Ожег переносицы: кожа вздута. На следующий день в больнице появился в прокурорском мундире Коробейников (сын Татьяны Капраловой из Шаховской), а следом за ним специально привезли из Шаховской или из Волоколамска (я их встречал в Шаховской), и положили в то же отделение – мужчину и женщину. Эти двое провокаторов, присланные ворами и убийцами из правоохранительной системы Московской области, разносили по больнице обо мне какую-то грязную ложь, всячески пытались внушить медицинскому персоналу больницы, что я психически не здоровый человек. При выписке из больницы Заключения мне на руки не дали. Какое Заключение сделали врачи больницы «Красный крест», и куда направили это «Заключение» – я могу лишь предполагать. Вероятно правоохранительные органы Московской области, крышующие воров и убийц, так заврались, что для получения нужного им Заключения о моем здоровье вынуждены прибегнуть к обману врачей; заслать в Смоленск, в больницу «Красный крест» своих лжецов и провокаторов.
Не бывает худа без добра; в больнице, не знаю, случайно, или нет, со мной в палате №2 лежал сын генерал-лейтенанта Павла Анатольевича Судоплатова – Анатолий Павлович. (у Судоплатов два сына: Андрей и Анатолий). Не думаю, что это была подсадная утка. Там, в больнице, Анатолий Павлович задал мне вопрос: бывал ли я в Шауляе. Как мне показалось, этим вопросом он пытался выяснить, встречался ли я осенью 1993 года с его отцом, Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Да. Встречался. Сейчас я не только надеюсь, но и уверен в том, что Анатолий Павлович может подтвердить убийство в 1954 году Великой Княгини Марии Павловны, и более точно и подробно, чем мы, я и мой брат, рассказать обо всех обстоятельствах убийства. Поговорить мне с Анатолием Павловичем в больнице мне не дали. Надеюсь, что УВД Смоленска любезно предоставит мне возможность встретиться и поговорить с Анатолием Павловичем.
После выписки из больницы мне препятствовали выезду из Смоленска, а в дороге, уже в Московской области, меня пытались арестовать (задержать). Были предприняты все меры, чтобы не дать мне доехать до дома: знали, что если я попаду домой, то опишу все, что со мной произошло в Смоленске.
8 февраля, когда я вернулся из Смоленска, мой «брат» (подсадная утка), неожиданно приехал из Краснодара. Он предложил мне встретиться. На встречу я вышел лишь для того, чтобы лишний раз убедиться, что меня, с помощью легкого гипноза, пытаются ввести в заблуждение. Тут же появилась такая же подсадная утка - моя «сестра». Убедившись, что это не мой брат и не моя сестра, я ушел домой. 12 февраля, в день рождения моей сестры Татьяны я позвонил «брату» и предложил ему поздравить «сестру», т.е. сходить в квартиру Ивана и Анны, в которой проживала наша сводная сестра Татьяна. Мне надо было еще раз убедиться в том, что полы в квартире вскрывали. Перед тем, как идти к Татьяне, мы с «братом» встретились на улице. Это был уже другой человек – более похожий на моего брата, чем первый «брат», с которым я встречался 8 февраля. Этот же, новый «брат» явился ко мне в квартиру 28.03.2016 и объявил, что он мой брат. Гипнотическое воздействие у него более сильное. Я не мог совладать с собой, чтобы выгнать его. Меня поразило то, что этот «брат» хорошо знает Серебрянку. Возможно, этот «брат» и из родственников или единоверцев Маленкова, преследующих нас повсюду. Не сомневаюсь в том, что оба эти «брата» имеют прямое отношение к убийству наших приемных родителей, Ослоповых Ивана Гавриловича и Анны Спиридоновны, и к разграблению их квартиры.
После встречи 28.03.2016 мой «брат» сразу «уехал в Краснодар», и по телефону стал настойчиво требовать, чтобы я признал его своим братом. Звонки его с требованием признать его моим братом продолжаются до сегодняшнего дня. Местная полиция, которая, несомненно, знает об эти звонках, но никаких мер к тому, чтобы доставить этого «брата» в Шаховскую и устроить нам очную ставку, не предпринимает. Местным правоохранительным органам выгодно иметь моего «брата» в Краснодаре, и тем самым скрывать убийство моего настоящего Брата.
Не приходиться надеяться на то, что правоохранительные органы когда-нибудь проведут расследование совершенных ими преступлений против меня и моего брата. О каждом случае прямых покушений на мою жизнь правоохранительным органам известно, но ни по одному факту расследования не проводились, и виновные к уголовной ответственности не привлекались. Свое бездействие правоохранители объясняют просто: нет заявления – нет дела. Где, в каком законе записано, что расследование преступлений, о которых известно всем, в том числе и правоохранительным органам, должно начинаться лишь после того, как человек, подвергшийся нападению, напишет заявление о совершенном против него преступлении???