– Прекрасно, – процедил Анварес, покидая кафедру.
Он, конечно, негодовал. Еле сдерживал гнев. Какой же редкостный подлец этот Жбанков! Мало того, что мерзкий кляузник, так ещё и не гнушается ничем, лишь бы выкрутиться.
Но как бы ни злился на него Анварес, а слова про Ларису не давали покоя. Засели занозой и навязчиво подзуживали. А вдруг?
Ну нет, сказал себе Анварес, он уже раз усомнился в Юле с чужой подачи. А тем более Жбанкову и вовсе верить нельзя. Да и не могла так поступить Лариса – они же почти родные люди. И вообще, такая вот продуманная месть совсем не в её духе. К тому же, они виделись накануне. Лариса восприняла их разрыв спокойно, даже пыталась поддержать его – ну не может же человек быть настолько лицемерным.
Из-за стычки со Жбанковым Анварес пропустил перемену. Хотя в таком настроении, как сейчас, думал он, лучше отложить разговор с Юлей. И так эмоционально выпотрошен, а разговор предстоял серьёзный.
Анварес спустился в холл, уже дошёл до турникета, когда заметил Ларису. Она стояла в дверях и рылась в сумочке. Его не видела. Потом, видимо, нашла то, что искала, подняла глаза прямо на него и… на кратчайший миг лицо её исказилось. Во взгляде промелькнуло не то замешательство, не то страх. Но она почти сразу справилась с собой.
– О, Саша! Вот так приятная неожиданность! – засмеялась Лариса.
Анварес знал уже этот смех, успел выучить. Такой он – короткий, приглушённый, слегка натужный – верный признак, что она волнуется и пытается скрыть волнение. Он подошёл ближе, посмотрел ей в глаза… Губы Ларисы тянулись в улыбке, но в бледно-голубых глазах явственно читался страх.
– Почему, Лариса? – спросил он.
– Почему приятная? Или почему неожиданность? – снова хихикнула она.
– Почему ты это сделала?
– Сделала – что? Я не понимаю тебя.
Но Анварес видел – прекрасно понимает. А ещё видел, как с каждой секундой растёт её страх. Наверное, он не смог скрыть горечи и разочарования, потому что Лариса перестала изображать непонимание. Закусила губу, отвернулась, потом бросила на него отчаянный взгляд:
– Я всё объясню!
– Не стоит. Я понимаю, почему ты так поступила, хотя и не понимаю…
Лариса ещё что-то говорила, хватала за рукав, но он уже не слушал и не слышал. Он аккуратно высвободил руку и не спеша двинулся на выход.
– Саша! – окликнула Лариса, но голос её звучал, как будто сквозь километровую толщу воды.
Надо же, думал Анварес, как бывает: человек, которого ты считал близким, в одну секунду становится бесконечно, необратимо чужим…
117
До дома Анварес добирался в два раза дольше обычного. В шестом часу центр, как всегда, был забит. А сейчас, когда снег валил беспрерывно, и реагент превратил дороги в непролазное грязное месиво, движение практически встало.
Анварес пожалел, что не поехал окружным путём, но после Ларисы он с трудом соображал и действовал почти на автомате. В общем-то, этот вынужденный простой ничего не решал, старался унять он растущее раздражение. Он ведь никуда не спешил и не опаздывал.
Но чёрт, как же утомляло стоять. Поток машин двигался в час по чайной ложке. Анварес со скучающим видом разглядывал пешеходов, которые шустро перебегали дорогу в неположенном месте, лавируя среди стоящих машин. Разглядывал фасады домов – в центре хотя бы было на что посмотреть. Хоть и никакого единства стилей, сплошная эклектика, но это даже хорошо – каждое здание особенное и прекрасно по-своему. И здорово, что власти лелеяли эту красоту, реставрировали, пытались сохранить дух времени.
Правда, среди этого двухсотлетнего архитектурного изящества слегка нелепо смотрелись штрихи современности: неоновые вывески, наподобие «ПреZент» или «Перчини Grill», предновогодняя иллюминация, креативные ёлки в витринах – из проволоки, коробок, пёстрых носков, в общем, кто на что горазд, рекламные баннеры и всё такое прочее.
Анварес равнодушно скользнул взглядом по очередному билборду с афишей: в полупрофиль стареющее лицо с ирокезом, над ирокезом большие красные буквы The Matrixx, под лицом – буквы чуть меньше и жёлтые Агата Кристи.
Несколько секунд он разглядывал афишу, пытаясь понять, почему в груди смутно шевельнулось. Вспомнил…
Всего неделю назад, чуть больше, они ехали с Юлей после органного концерта. Она тогда заскучала от Равеля и поймала что-то своё, какую-то песенку и так воодушевилась... Удалось даже припомнить отдельные слова: ночь так юна, и ты юна, и я с тобой тоже юн. Правда, там на английском, но смысл был примерно такой. А ещё она поделилась своими музыкальными пристрастиями. Сказала, что любит какого-то там диджея и Агату Кристи. В общем-то, сказала и сказала, но главное – другое. Главное то, что было потом. От одного воспоминания Анвареса кинуло в жар, а внутри всё томительно сжалось. Тоска, и без того точившая его все эти дни, прихватила уже во всю мощь, скрутила так, что воздуха не хватало.