Юлька помотала головой:
– Нет. Хотя… можно чупа-чупс. Малиновый или клубничный.
Анварес усмехнулся, но спустя несколько минут вернулся в машину, прижимая рукой к груди бутылку с минералкой и ещё какие-то шелестящие свёртки с печеньем, круасанами, конфетками.
– Не знала я, что наш строгий преподаватель литературы такой сладкоежка, – удивилась Юлька.
– Это всё тебе. И это тоже, – Анварес протянул ей чупа-чупс.
– Спасибо, – улыбнулась она.
Ехали молча, и как всегда бывало с ним – это молчание тяготило невообразимо. С кем угодно, да с той же Инной она могла за целый вечер словом не обмолвиться и ничего, чувствовала себя прекрасно, а тут…
Главное, было обидно из-за того, что эти драгоценные последние минуты пропадали впустую – они ещё раньше договорились, что после концерта Анварес отвезёт её в общежитие, потому что завтра им обоим в институт.
Разумеется, из-за этой своей щепетильности или по какой ещё причине он даже мысли не допускал о том, чтобы заявиться вместе, а вот она была бы не против. Ну, ладно, ладно, нет так нет, но если уж они сейчас расстанутся, то пусть хотя бы на какой-нибудь очень тёплой и трогательной ноте.
Пока Юлька думала, что бы такого сказать, Анварес включил музыку. Очевидно, тоже что-то из классики. Не орган, но что-то очень монотонное и заунывное так, что Юльке совсем тоскливо сделалось.
– Что это? – в конце концов не выдержала она.
– «Болеро» Равеля, – ответил, не глядя на неё.
– Можно включу что-нибудь другое, пожалуйста? Радио, например?
Он неопределённо повёл плечом, мол, как хочешь. Но явно был недоволен, видимо, тем, что она не оценила его вкус. Помолчав, спросил:
– Не нравится?
– Ну вот это – нет, – призналась Юлька, вылавливая подходящий канал.
– А что тебе вообще нравится?
– Ну… разное. Из нашего – диджей Смэш, Агата Кристи…
– Ясно, – прервал он её, не дослушав и даже не пытаясь скрыть разочарование.
Весь его вид кричал: как можно сравнивать какого-то диджея, полумаргинальную «Агату Кристи» и Равеля!
– О-о-о! Вот как раз и диджей Смэш, – Юлька сделала чуть громче. – Песня – супер! «The night is young». Обожаю просто! Особенно там, где саксофон.
Он взглянул на неё так, словно она несла полную чушь.
– Нет, ну правда, хорошая же песня?
Анварес только устало качнул головой.
Ну и пусть, решил Юлька. Она не обязана подстраиваться под его вкусы. Ему вон тоже явно плевать на то, что нравится ей. Какое лицо состроил! Хотя песня-то ведь классная!
Она выудила из кармана чупа-чупс, разорвала обёртку, сунула розовый леденец в рот.
Прикрыв глаза, Юлька тихонько мурлыкала под нос припев, как вдруг почувствовала на себе взгляд. Открыла глаза – и точно. Анварес смотрел на неё, плотно сжав губы. Смотрел, как она вертела во рту леденец, вынимала, снова обхватывала губами. Смотрел тяжело, с каким-то особенным напряжением, так, что ей сразу стало не по себе.
– Что такое? – озадачилась Юлька, облизнув сладость с губ. – Тоже хотите чупа-чупс? Ну то есть, хочешь...
Он не ответил, но и глаз не отвёл. Благо – стояли на светофоре. Но тут загорелся зелёный, рядом и впереди стоящие машины тронулись, а те, что сзади – начали нетерпеливо сигналить.
Анварес, будто очнувшись, оторвал взгляд, посмотрел на дорогу, на светофор, а потом как-то слишком резко рванул с места.
Юльку по инерции аж вплющило в спинку кресла.
А дальнейшее её и вовсе обескуражило: на перекрёстке он вдруг лихо развернулся и помчал в обратном направлении. Она не понимала, что с ним, но и спросить не решалась. Потом сообразила – они направляются к нему. И действительно, вскоре влетели в уже знакомый двор.
Выдержки у Анвареса хватило лишь до лифта. Потому что едва сомкнулись двери, он без слов развернул её к себе, ухватил за затылок и впился в губы с таким пылом, что у неё, у бедной, весь воздух из лёгких тотчас выбило. Оторвался лишь тогда, когда тренькнул лифт, остановившись на нужном этаже.
Пока он открывал дверь нетерпеливо, Юлька буквально нутром ощущала, как от него волнами исходит необузданное желание, и невольно трепетала от предвкушения. И предчувствие не обмануло. Едва они попали в квартиру, чуть не с порога, Анварес захватил её в объятья, целуя так отчаянно и неистово, что завтра наверняка будут болеть губы. И на шее, скорее всего, останутся отметины…
96
Губы и правда заметно припухли. И обрели, к тому же, какой-то сливовый оттенок. И не подкрасить – помаду и вообще косметику она с собой не носила. А ещё спать хотелось так, что, казалось, стоя сейчас уснёт. Голову тоже словно набили чем-то густым и вязким. Настолько густым и настолько вязким, что для обычных мыслей там и места не осталось.