Волобуев мурыжил его ещё час, не меньше, потом, устав, бросил:
– Всё, ступай отсюда. От работы на время проведения служебного расследования, ты отстранён.
Анварес тяжело поднялся и вышел из кабинета на негнущихся ногах. Словно сомнамбула прошёл вдоль коридора, свернул на лестницу, спустился в холл.
По пути ему встречались студенты и коллеги, с ним здоровались, но он не отвечал. Некоторые пытались что-то спросить или завязать разговор, но он с безучастным лицом проходил мимо, никак не реагируя на слова. Ему удивлённо смотрели вслед или переглядывались между собой.
108
Как добрался домой – Анварес и сам не помнил. Всё было как будто в тумане.
Но к ночи шок стал отпускать, и тогда уж вовсю развернулась боль. Накинулась, как голодный зверь.
Анварес и не предполагал, что может быть так больно, будто внутри всё искромсано, изодрано. Каждый вдох отзывался спазмом.
Голову разрывали мысли: это конец… конец всему… мама не переживёт… всё было зря… и как теперь дальше… почему она так поступила? Неужели он так в ней ошибался?
К своему стыду, Анварес поймал себя на том, что самым мучительным для него был даже не грядущий позор, который неминуем, не крах всех его устремлений и даже не угроза поплатиться свободой, хотя и от этого впору удавиться. Однако сильнее всего его ранила её подлость.
Вот в это верить отчаянно не хотелось, но беспощадная логика твердила одно: больше-то некому. Никто, кроме неё и её подруги, не знал про их отношения.
Рубцову в роли доносчицы как-то совсем трудно было представить.
Впрочем, как могла пойти на такое Аксёнова, даже в пылу обиды, тоже в голове не укладывалось. Главное, зачем ей это? Просто сделать больно в ответ? Но это даже для неё чересчур.
Может, всё-таки их кто-нибудь случайно увидел вместе?
Ну, допустим, увидел и что с того? Это, возможно, выглядело бы странно, ну, может, подозрительно. Но в докладной было чётко и однозначно написано именно про секс. И про учёбу. А об этом знать никто не мог. Никто, кроме…
А ещё на ум сразу пришла её давняя угроза: «Скажу в деканате, что вы до меня домогаетесь…». Ну вот, видимо, и сказала…
Ночь Анваресу показалась сущим адом. Он места себе не находил, задыхался, словно в горячечном бреду.
Но и с наступлением утра лучше не стало. Надо уехать, решил он. Иначе просто сойдёт с ума. Всё равно от занятий его отстранили. Возможно, Волобуев даст ему кратковременный отпуск без содержания.
Появился в институте Анварес перед обедом, чтобы наверняка застать декана. В это время тот обычно бывал на месте.
На этот раз Анечка взирала на него уже с нескрываемым отвращением, но Анварес сделал вид, что не замечает её брезгливого выражения.
– Добрый день, – поздоровался сухо. – Роман Викторович у себя?
Здороваться она не стала. Поджав губы, процедила:
– Я узнаю, сможет ли он вас принять.
Звонить почему-то не стала, прошла в кабинет декана сама. Через несколько секунд вернулась в приёмную.
– Пройдите.
Волобуев сидел почти в той же позе, что и вчера. На Анвареса не смотрел, читал какие-то бумаги. На приветствие тоже не ответил. И вообще вёл себя так, будто в кабинете он один.
– Могу я оформить отпуск без содержания на время служебного расследования?
Волобуев наконец оторвался от своих бумаг. Вперился в него тяжёлым взглядом. Ответил не сразу, выждал сначала длительную паузу.
– А если понадобятся твои показания? А если это дело придётся передать в следственный комитет?
– Я буду у родителей и оставлю свои контакты в отделе кадров. Если понадобится моё присутствие, я сразу же приеду.
Волобуев вновь молча уставился на него, но Анваресу эти его взгляды были мимо. Что ему какие-то взгляды в сравнении со всем остальным?
– Ладно. Даю неделю… Дурак! Кем бы ты мог быть… А теперь… Стоило оно того?
– Я могу идти?
– Иди, – вздохнул Волобуев.
К родителям Анварес решил поехать ещё и затем, чтобы рассказать им о случившемся лично. Это их и так подкосит, особенно маму. Но пусть уж лучше они услышат это от него, чем от других. А то, что найдутся такие доброжелатели, он и не сомневался.
Перед уходом Анварес заглянул к себе на кафедру, забрать кое-какие личные вещи.
Едва он возник на пороге, как оживлённые разговоры резко смолкли.
В первый миг на него воззрились, как на прокажённого, а потом смущённо отвели глаза, сделав вид, что не услышали его «здравствуйте». Ответили ему только Жбанков, Эльвира Марковна и аспирантка Таня. Таня при этом пялилась на него с неприличным интересом, завкафедрой – с плохо скрываемым осуждением, а Толя на него не смотрел, лишь поглядывал украдкой.