А теперь что?
Неужто, сокрушался он ночами, когда сон не шёл, всё, к чему ты сознательно стремился, чего добивался, что ценил, может так легко кануть только потому, что у тебя вдруг взыграла та самая пресловутая физиология? Неужто она сильнее, чем разум, чем принципы? Тогда вообще зачем всё это? Зачем эволюция, развитие? Зачем к чему-то стремиться и расти, когда в любой момент может в твоей жизни появиться такая вот… и всё. И твои желания зацикливаются на ней одной. И ты как в аду. Потому что бороться с собой – сложнее всего.
Ночами теперь Анварес правда мучился жесточайшей бессонницей. Его терзали противоречивые мысли. Загонял в тупик диссонанс между «хочу», «можно» и «нельзя». А сильнее всего снедало желание, мощное, бесконтрольное, стоило лишь вспомнить её, девицу эту чёртову...
Днём, к счастью, у него выходило справляться с собой, со своей тёмной страстью. Она, конечно, назойливо гудела в венах почти постоянно, зудела в голове, ныла и трепыхалась в груди, а если уж Аксёнова оказывалась совсем близко, то тут же собиралась горячим сгустком внизу живота.
И всё же у него вполне получалось держать это под контролем и даже вида не подавать. Ну, условно держать и не подавать. Потому что хочешь – не хочешь, а эта его «воздержанность» выливалась в злость, вот он и цеплялся к Аксёновой. Цеплялся намеренно – в отместку за свой непокой, за терзания, язвил, доводил, потом себя же и ругал за эти срывы. Но поделать ничего не мог.
В общем-то, эти его выпады не выходили за пределы дозволенного, успокаивал потом себя. Преподы и не так порой изгаляются над студентами.
А вот ночами, иной раз, демоны его вырывались наружу, и эта страсть буквально выжигала тело изнутри так, что приходилось избавляться от напряжения известным способом, подключая воображение. Представлял он её и заходил в своих фантазиях гораздо дальше поцелуя. Однако облегчение после разрядки было недолгим и неизменно сменялось глухой тоской, жгучим стыдом и злостью уже на себя самого.
34
Надо больше общаться с Ларисой, решил для себя Анварес. Одиночество – прямо-таки почва благодатная для всякого рода навязчивых дум и желаний. А когда ты не один, то и мечтать о ком-то иллюзорном не придётся.
Как словом – так и делом. Промаявшись до изнеможения всю субботу, Анварес рванул в воскресенье в Академгородок, предупредив Ларису о своём визите уже по дороге.
Она, конечно, поохала, мол, дома бардак, холодильник пуст, угощать нечем, но, когда явился, искренне обрадовалась ему. И бардака, конечно, никакого не было, и в квартире витал аппетитный запах.
Лариса провела его в комнату – уютную, светлую и чистенькую после недавнего ремонта, сама пошла на кухню.
– Посиди пока, я тут быстро салат доделаю… Скоро обедать будем.
Анварес послушно присел на диван. Время от времени Лариса бросала из кухни отдельные фразы, он поначалу отвечал, потом заметил рядом, на журнальном столике, ноутбук. Придвинулся к столику без всякой задней мысли, просто желая скоротать время ожидания.
Социальные сети Анварес не жаловал, но сразу узнал вконтактную новостную ленту в открытой вкладке. Своего аккаунта он не имел. То есть когда-то, ещё школьником, заводил, назвавшись Зератулом, поскольку в те годы страстно увлекался игрой StarCraft, но давным-давно забросил ту свою страницу. И сейчас, даже если бы захотел, ни за что не вспомнил бы ни логин, ни пароль.
А сейчас вдруг заинтересовался. Только вот то, что он сделал – даже себе не мог объяснить. Зачем? С чего вдруг? Это было, конечно, глупой ошибкой. Глупейшей. Но в тот момент ни о чём таком он не думал, да и вообще ни о чём не думал, просто набрал в поиске Аксёнова Юлия, отфильтровал по городу и – voila. Прокрутил вниз вереницу других Аксёновых Юль, пока не наткнулся взглядом на знакомое лицо.
Анварес осторожно покосился на дверь – из кухни доносилось мерное постукивание ножа, – затем щёлкнул по фотографии, развернув её на пол-экрана. Тут Аксёнова выглядела совсем юной, ему даже не по себе стало. Девчонка же ещё совсем – стыдно ему, взрослому, зрелому, даже думать о ней в том ключе, в каком думал он.