Жаль, что нельзя включить радио. К такому пейзажу еще бы Шерил Кроу или Роба Томаса. А еще я бы распустила волосы, чтобы их трепал влетающий в окошко ветерок. Но нет, держаться приходилось строго, никаких вольностей не дозволялось, и я мучилась в костюме, который с радостью сменила бы на джинсы и красный топ. Эх, пройтись бы босиком по земле…
Пансионы встречались все реже, расстояния между ними вытягивались. Начались поместья. Высокие каменные стены. Живые изгороди. Латунные таблички с надписями вроде «Семь Сестер» или «Поля Августина». Одно поместье напомнило знаменитый фильм — «Унесенные вином». Я заглянула в путеводитель, надеясь, что Селия живет не здесь. А если здесь, то название, конечно, придумал недалекий Кик Лайонс.
Рассмотреть роскошные виллы не удавалось, так как располагались они преимущественно на некотором, порой весьма почтительном, удалении от дороги, и проложенные к ним извилистые дороги проходили мимо полей для гольфа, фонтанов и домиков с одетыми в костюмы от Армани охранниками. Интересно, что же это за жизнь, когда человек, имея столь многое, вынужден отгораживаться от мира. Я никогда не хотела быть такой богатой. Хозяева тех пансионов, наверное, куда счастливее владельцев этих загородных дворцов. Конечно, на площадке перед домом не стоит «мазератти», но зато останавливающиеся у них люди показывают им фотографии своих внуков и благодарят улыбкой за переданный за столом сироп, а вечерком можно посидеть во дворе, приготовить барбекю. Они могут позволить себе поваляться в гамаке и посмотреть на проходящих и проезжающих мимо людей. Могут поздороваться с незнакомцем. Отпустить комплимент по поводу соседского ретривера. Им ничего не стоит выйти вечерком, когда в траве уже сидят светлячки, из дому и прогуляться хотя бы за пятидолларовой бутылочкой «дасани», что продает у дороги будущий мегамиллиардер. Селии такое недоступно. Разве что замаскировавшись… Мне стало немного жаль ее.
— О… боже…
Даже Зои вышла из апатии, увидев ворота, к которым мы подъехали. Величественные, кованые, с изящными железными завитками и острыми, сияющими под солнцем шпилями, они открывали вид на поместье. По обе стороны от ворот резвились два кокер-спаниеля — один черный, другой кофейного цвета. Приятная неожиданность — я ожидала увидеть злобных, рыкающих ротвейлеров. Вдоль дорожки, начиная от ворот, шли идеально постриженные кустики, а сами ворота при нашем приближении открылись словно по волшебству.
Как они это делают? Как узнали, что это мы? Может, мальчишки, продающие воду у дороги, заметили нас и предупредили хозяев?
Оказалось, однако, что открыли их не для нас, а для Кика Лайонса, который в спешном порядке покидал поместье. «Порш» остановился рядом с нами. Я опустила стекло.
— Доброе утро, леди. — Кик снял солнцезащитные очки и одарил нас ослепительной улыбкой. Поскольку он был совладельцем десятимиллионного чека, пришлось изобразить радость.
— Доброе утро… мистер Лайонс, — сказала я, и от него, разумеется, не укрылось полное отсутствие энтузиазма (и страсти) в моем голосе. Он моргнул. Дважды. Как же так? Почему обаяние не сработало? По идее, я уже должна была сунуть ему в руку листочек с моим телефонным номером. Или выпрыгнуть из машины и заголить перед ним бедро.
Нет, парень мне определенно не нравился.
— Кик, дорогой, как вы? — Зои наклонилась и помахала ему ручкой. Жест этот она должно быть скопировала у королевы Виктории — неподвижное запястье, пальцы вместе.
— Прекрасно, мэм, — ответил он с заметным южным акцентом, смутившим в равной степени нас обеих. Да что же с ним такое? Попытка очаровать? Обезоружить нас, прикинувшись своим-в-доску-парнем? Ему бы еще знать, что Зои не терпит, когда ее называют «мэм».
— Куда отправляетесь? — спросила я, поднимая альбом с образцами гарнитуры для пригласительных билетов. — У нас много работы.
Кик нацепил очки.
Все верно… прикрой-ка эти свои окна души.
— Удираете? — съязвила я, и Зои буквально воткнула палец мне в бедро. — Шучу, конечно. — Я подмигнула, и это его взбодрило. Решил, наверно, что я с ним флиртую и в отчаянии оттого, что он уезжает. И вот уже очки снова сняты. Мне оказана честь, позволено заглянуть ему в глаза. Прямо-таки принц.