Она облегченно вздохнула.
— Вот и хорошо. Кик будет в отпаде. — Она хлопнула в ладоши и восторженно дрыгнула ногой, но тут же скорчилась от боли.
— А теперь давайте перейдем к голубкам, — предложила я, спеша переменить тему, пока мы сами себя не выдали.
— Как у нее дела? — спросил Рассел, имея в виду Рен.
— Все хорошо, держится молодцом. — Я с трудом удерживала трубку между щекой и плечом, одновременно пытаясь влезть в купальный костюм. Второй этап совещания намечалось провести в горячей купальне. — У нас тут была вечеринка, и Рен пользовалась успехом.
— Отлично. Она это заслужила. — Он вздохнул.
— Как там наш Казанова?
Догадаться, кого имею в виду я, было нетрудно.
— Поселился в каком-то паршивеньком отеле. Я на всякий случай забрал у него кредитные карточки. В общем, ему сейчас не позавидуешь.
— Так паршивцу и надо. — Сражение с трусиками складывалось не в мою пользу — они скатались и не желали расправляться.
— Чем ты там занята? — Рассел рассмеялся. — Впечатление такое, словно катишь что-то тяжелое.
— Вот уж спасибо. Все то тебе надо знать. Но вообще-то я надеваю купальник.
— Ух ты. Извини. Какая промашка. Ну конечно, с чего бы тебе там катать что-то тяжелое. — Он помолчал. — Я, пожалуй, сменю тему.
— Ничего не имею против, — улыбнулась я.
— Значит, купальник, да?
— Точно.
— А какого цвета?
— Нежно-голубого.
— Бикини? Мне же надо иметь представление…
— Топ без лямок, низ бразильский. — Низ пришлось изменить для достижения нужного эффекта.
— Собираешься поплавать с девочками, а? — Охо-хо. Вопрос из серии «ты с кем сегодня?» Рано или поздно он бы прозвучал в любом случае, но легче от этого не становилось. Вроде бы мелочь, но неприятная. Подобно Рен, Рассел закрывался собственным панцирем, но и в нем были трещины, расширявшиеся при малейшем упоминании о плохом. Он хотел доверять мне, но, как говорится, сердечные раны не заживают никогда. Никогда. Что бы ни писали авторы брошюр из серии «Помоги себе сам». Ранка может затянуться, превратиться в едва заметный розовый шрам и уже не кровоточить, но она все равно остается.
— Нас будет четверо: Рен, я, Селия и Кик. У Селии после съемок болит спина, и врачи рекомендовали ей принимать горячие ванны. Вот мы и решили провести встречу в воде.
Может, не стоило менять низ, а признаться, что на самом деле на мне вполне приличные трусики.
— Собираюсь провести несколько дней дома у Рен и Пита, присмотреть за квартирой, — сказал он, и я тут же пожалела, что не могу быть с ним. Расселу пришлось сегодня нелегко, и вот вместо того, чтобы утешать его, я утешаю Ренату вдали от него. И пока я буду нежиться в горячей ванне, он будет бродить по чужой пустой квартире с бутылкой пива и думать. Просто думать. Крепко ли я обняла его перед расставанием?
— Рассел?
— Да?
— Знаешь, ты исключительный. Других таких нет.
Он усмехнулся.
Я перевела дыхание.
— Ты — самое лучшее, что случилось со мной за всю жизнь. — Я хотела сказать, что люблю его, и ничего не имела против того, чтобы произнести эти слова первой. Вот только говорить их по телефону…
— Спасибо, Мили, — последовал ответ. Ни тон, ни содержание меня не порадовали. Надеялась на другое. Я закрыла глаза. Рен советовала не торопиться, не подгонять Рассела, не беспокоить его, дать все обдумать. Но если он… уйдет… сбежит… если Пит лишил нас будущего… — Ты тоже исключительная.
Еще! Ну же, скажи что-нибудь еще!
— Я, пожалуй, пойду. — Радости в его голосе я не услышала. Да и неудивительно, учитывая, что он провел весь день с Питом. Я сделала над собой усилие, списывая его настроение на усталость, убеждая себя, что причин обижаться нет. Глупо терять мужчину из-за каких-то воспоминаний. И я этого не допущу. Не позволю, чтобы он сидел в доме Рен один целый день, снова и снова прокручивая сцену из Долфин Данс и ту, другую, из собственного прошлого.
Вот почему я и сказала то, что сказала.
— Рассел, я тебя люблю.
Молчание.
— Да. Я люблю тебя.
Молчание. Глуховатый звон, будто бутылку поставили на стол. Я представила, как он стоит, запустив пальцы в волосы. И, может быть, улыбается.
— Рассел? Скажи что-нибудь…
Будь рядом Рен, она бы точно заткнула мне рот. Открутила бы время назад и наказала меня за то, что я не послушалась ее совета, не оставила Рассела в покое, наедине с собственными мыслями.
— Я тоже, — пришел ответ. — Увидимся, когда вернешься, о’кей?
— О’кей, — облегченно выдохнула я. Он сказал, «я тоже». Я могла бы анализировать это всю ночь, тысячью способов, без сна и отдыха, но вдруг услышала, как он сказал что-то Эмме. Ага, значит, она с ним. Рассел не мог говорить свободно. «Я тоже» было лучшим, что он мог сделать.