– Удобный момент – это кома? – уточнила притихшая Кристина. – И надолго… вытеснил? Когда мой Венечка обратно вернётся?
– Кто ж знает! – развёл руками профессор. – Бывают такие формы, когда обе личности контактируют друг с другом, советуются, в общем, живут, как братья. А случается, что их пути никогда не пересекаются. Один приходит на смену другому. И не подозревает о существовании другого.
– А где же другой в это время находится?
– Спит, попросту говоря, – ухмыльнулся профессор. – Находится в заторможенном состоянии, заблокирован. И может находиться в нём сколь угодно долго. Ему не требуется в это время ни воздух, ни пища, понимаете?
Она понимала одно: её Дельфина больше нет, и никогда не будет. Какие бы профессора ни утешали, какие бы бредни ни рассказывали. А поскольку «перерождение» происходило на её глазах (она не отходила от Вени ни на шаг), то и винить в произошедшем некого.
Вот, значит, как: её Венечка где-то рядом, дремлет. Как же его пробудить? И где гарантия, что, раз пробудившись, он вновь не «уснёт» в самый неподходящий момент?! Чехарда получается.
Кажется, она немного задремала. Кровать под Венечкой внезапно заскрипела, и глухой незнакомый голос влетел в уши:
– Ты даже представить себе не можешь, какие страшные годы это были, – бледно-зелёный, как изнанка медузы, Венечка сидел перед ней, и худые коленки ходили туда-сюда. – Как всё просочилось в прессу, одному богу ведомо. Казалось, нас ждёт впереди хаос.
– Венечка, ты о чём? – отшатнулась она от него, едва не упав со стула. – Какие годы? Какая пресса?
Он внезапно зажмурился, как бы считая в уме, потом взмахнул руками:
– Когда эрмикцию открыли. Голографическое перемещение во времени. Всем захотелось вдруг жизнь заново прожить, представляешь?! Все её жили не так, как хотели бы. Массовое паломничество началось. А того не учли, зулусы, что в прошлом должна быть маленькая такая… – Вениамин показал костлявыми пальцами размер. – Махонькая-махонькая, но всё же… клиническая смертушка. Посадочная площадка! Иначе как…
– Что ты несёшь? – закричала, затопала ногами Кристина. Показалось, что если она сейчас не остановит своего любимого, то через минуту начнёт ему поддакивать, кивать головой, дескать, понимаю, верю, не сомневаюсь… Уж лучше в петлю, чем в такое… соглашательство.
Псевдо-Вениамин вдруг замолчал, громко икнул, скользнул по ней взглядом, чему-то усмехнулся. Потом вскочил с кровати, протиснулся мимо заплаканной Кристины и крадучись выскользнул из палаты. Она не пыталась его остановить. Зачем?
Крутой попкорн
Две бутылки «Боржоми» были опростаны в считанные секунды. Смачно отрыгнув, Савелий уронил голову на стол:
– Кто бы знал, как паршиво мне сейчас! У-у-у… Никого не хочу видеть, пошли все отсюда! Вон! – промычал он и ударил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и покатилась.
Едва успев её подхватить, Ольга уселась на табурет рядом с сыном. Подобные состояния у Савелия случались часто, он называл это – «раскумариваться». В такие дни он ничего не ел, много пил и злился на всех.
– Может, поспишь, Савушка?
Сын медленно поднял на неё водянистые с красными прожилками глаза. Она уже знала, что резкие движения причиняют ему боль.
– Сколько раз тебе можно говорить: бессонница у меня. И ночью, и днём – сна нету. – Он с силой начал колотить головой по полировке стола: – Не-ту, не-ту, не-ту.
– Савушка, опомнись! – закричала Ольга, всплеснув руками. – Что ты делаешь? Господи! Отец сейчас должен прийти…
Заикнувшись о муже, тотчас пожалела о сказанном. В последние дни между отцом и сыном Изместьевыми словно чёрная кошка пробежала: оба друг друга на дух не переносили. Не зная причины, Ольга чувствовала себя этаким буфером: если бы не она, те давно бы сожрали друг друга.
И сейчас, услышав про отца, Савелий напрягся:
– Думаешь, патрубок заявится – мне полегчает? – на секунду зажмурился, словно пережидая приступ мучительной колики. – Святая простота, ма… Это для своих… страждущих больных он, блин, спасительная помощь. Лично для меня он – что тряпка красная для быка, почти убитого, кстати. Терпеть не могу, ненавижу… Мразь!
– Да когда ж это кончится? – сквозь слёзы простонала Ольга.
– Никогда, – твёрдо заключил Савелий. Его лиловые щёки затряслись, кадык на худой шее задёргался. Ольга знала: ничего хорошего это не предвещает.
Звук открываемой двери прервал начинавшийся приступ, оба на секунду замерли. Савелий опомнился первым: ткнув указательным пальцем в потолок, округлил глаза: