Тут он заметил, как справа, со стороны, которую должен прикрывать гном, появилась невредимая пара. Ягир сбил с ног тролля, добавив на лице парочку свежих царапин, но добить задними лапами не успел. Рохля, выронивший от удара дубину, вцепился в голень левой задней ноги животного. Схватил и сдавил. Освободил правую кисть, перехватил вскинутую в боковом колющем замахе руку урука. Сдавил.
Он уже не очень соображал, что и как делает. Драка перестала быть весёлым развлечением. Было больно, голова заболела, хотя подобное было нечасто, сердце било, будто огромный молот по наковальне, откуда-то из глубины поднималось обжигающее, ослепляющее бешенство. Только одна мысль удерживала на плаву.
Получив по шлему сильный удар — ятаган соскользнув, перебил наплечник, он оттолкнул от себя врагов и, тяжело ступая и маша руками, будто барахтаясь в воде, двинулся по прикидкам вправо, где должен был находится Ностромо.
К великому облегчению он там и был, застыв на коленях, с упавшим на грудь подбородком, в опасной близости от ягиров.
Рохля схватил безучастного гнома левой рукой за шкирку и потащил прочь, правую же оставил свободной. На всякий случай.
Оставив гнома в кустах — сомнительное, конечно, убежище, тролль вернулся к месту сражения. Дубину удалось отыскать довольно быстро. И он занял позицию, чтобы продолжать останавливать и добивать врагов, двигающихся в его направлении, перекрывая хоть таким образом движение к беспомощному товарищу.
Прежде чем общая куча стала успокаиваться, и тёмные понемногу принялись оглядываться по сторонам в попытке понимания, что произошло, организовываться, Рохля успел добить трёх уруков и двух ягиров.
А потом на него навалились двое пеших и один «конный» тёмные, и ему пришлось туго — более подвижные, нежели он, гораздо опытнее, координирующие свои действия, они бы уже закололи его — несколько болезненных и неприятных ранений в дополнение к предыдущим ему уже нанесли, но опасались попасть под тяжёлую дубину, с неизменной периодичностью делавшей круговой оборот.
Рохля истекал кровью, его безграничная сила, казалось, истекала в землю, он ревел от обиды, что бросили одного здесь, жрать охота. Не видно ни мамы, никого из друзей — где они?! Может уже и нет в живых. А кушать действительно очень хотелось. Откуда-то из тёмных глубин его существа приходило желание, пока только в качестве несильного, но противного зуда — припасть к вскрытой шее ягира и пить затяжными, тягучими глотками красную, пряную кровь врага…
Как-то в одночасье всё изменилось. Ещё какое-то время тролль, практически сослепу — полуприкрытые от напряжения и усталости глаза были залиты потом и кровью, махал дубиной. Но, не услышав горловых выдохов мечущихся вокруг него уруков, подумал, что это очередная хитрость подлых тёмных. То, что он тоже относится к этому цветовому лагерю, Рохлю не смутило: для него к «светлым» относились: мама, друзья и те, кто кормил его и был с ним добр (в основном «мелкие» разумные пугались его, а в таком состоянии сложно быть приятным), остальные же, в том числе основная масса людей, тех же эльфов и гномов без всяких там «а если» и «а может» бесспорно записывались в ряды «тёмных», то бишь, злых существ, не достойных никакого доверия. И то правда — при встрече они так и норовили сделать ему какую-то гадость.
Тролль всё-таки остановился, тяжело дыша, протёр глаза и с изумлением наблюдал поспешное и какое-то паническое бегство врага. Да и то, «ноги» уносило от силы трое на ягирах, уже скрывающихся в пыли на тракте, и четвёрка пеших, рванувших было за ними к дороге. Но вылетевшая из леса стрела сократила их количество до троих. Тогда они резко поменяли направление и помчались к лесу. Правда, до спасительной чащи добралось уже двое.
Рохля в изнеможении сел — закружилась голова. Невдалеке он заметил мёртвого урука и, кривясь от бьющих в голове молотков и какой-то полусонной апатии, подивился и даже немного позавидовал мощи удара некоего силача, разворотившего грудную клетку врага чем-то тяжёлым.
Вдоль кромки кустов бежала невысокая знакомая фигура мамы. Подлетевший Худук выглядел не очень, осунувшимся и бледно-бледно-зелёным, что, будь он человеком, его нарекли ходячим трупом. Приблизившись, гоблин коснулся лба тролля, заглянул в глаза, хлопнул по плечу: «Молодец», торопливо прошаркал в сторону почти утихомирившейся свалки.
Рохля даже обиделся: он так старался, сражался, а ему всего лишь: «Молодец»… Но тут же устыдился этой мысли (хотя, в принципе, это не было характерно для троллей: и мысль, и стыд). Проследив за удаляющейся фигурой мамы, он понял, куда торопился тот — искать человека. Закряхтев, здоровяк встал и пошлёпал в ту же сторону — помогать.