— Как? — удивился тот.
— Отдам ему свою порцию еды.
— Тьфу ты! — гоблин многозначительно посмотрел на пытающегося въехать в разговор тролля и, демонстративно отойдя к телеге, сложил на груди руки и отвернулся.
— Мне-е не тяжело! — в подтверждение гнома и своих слов он гулко хлопнул себя по животу.
— А как же наши… — Ройчи замялся, подбирая подходящее слово, — попутчики? — кивнул на угрюмо стоящих РоГичи и Улфео (выяснилось наконец-то, как его зовут).
— Так у нас же есть ещё три оседланные лошади.
Все синхронно повернули головы в сторону оных, за уздцы привязанных сзади телеги. Вид у них был… нервный.
— И что? — Худук скептически обнажил в улыбке клыки. — Они, — кивок в сторону агробарцев, — согласились?
— Да…
— Мы — профессиональные солдаты! — возмутился РоГичи. — Нам засыпать в седле привычней, нежели в мягкой постели.
— Ага, — злорадно отреагировал Худук. — А дам сердца вы тоже раскладываете на сёдлах? Бедняжки, — закатил глаза. — Вот они солдафоны во всей своей неприкрытой грубости и беспардонности! Лучше уж убирать за драконом, чем ломать хребты на крупе коня. Очень классно: получил удовольствие, расслабился — и бух, сверзился с коня, свернул шею…
Он бы ещё долго издевался над капитаном, конечно же, не потому, что тот ему не нравился, а просто по привычке, выработанной многими поколениями гоблинов для общения… с окружающими. А РоГичи стоял бы и скрипел зубами, пока не покрошил их в порошок — решить дело силой шансов было мало, словесно — никаких. Поэтому Ройчи поднял руку, пресекая эту бесполезную трату времени.
— Поехали. Нос, свистни Листочку.
— Я здесь, — эльф появился, словно материализовался, из ближайшего подлеска. — Вы так орёте… — он укоризненно покачал головой.
Ройчи и Худук влезли на повозку. Человек набросил на плечи куртку и устроился полулёжа на козлах, а гоблин, ворча себе под нос, долго копошился, устраиваясь поудобней. Листочек невозмутимо остался стоять рядом. Ностромо и Рохля взобрались на борт посидеть, пока ещё не двигались, при этом тролль уже что-то аппетитно жевал (постарался, видимо, запасливый гном), отчего мужчина почувствовал, как в животе пробуждается такой прожорливый дракон, которого выпускать наружу было опасно не только для окружающих, но и для себя.
— Эй, Худук, ты там недалеко от припасов, — обернулся Ройчи назад, организуй нам что-нибудь поесть по-походному.
— Чтоб вы без меня делали, драконы безхвостые.
Раздался вздох, потом шевеление и опять вздох.
— Не забудь про подданных Элия, — на всякий случай напомнил человек.
— Ещё чего! — взвился пронзительный голос. — Воровать — воровал, убивать — убивал, охранял, грабил, лечил, но никогда — слышите? — никогда не занимался благотворительностью!
Наступила пауза, все переваривали услышанное, пытаясь понять, что так задело гоблина. И это вместо того, чтобы «переваривать» кусок мяса!
Агробарцы поморщились и, оседлав лошадей, отъехали в сторону.
— М-да, — хмыкнул гном, соскакивая на землю. — С кем приходится иметь дело… — покачал головой, сокрушаясь.
— А ты вообще молчи, землеройка! — Худук нашёл подходящую мишень. — Будешь руду на мои уши вешать, выброшу втихаря всё это барахло…
Ностромо бросил на гоблина чересчур спокойный красноречивый взгляд, и тот осёкся. Повозка тронулась с места, увлекаемая эльфом, который вёл под уздцы Мыша. РоГичи с гвардейцем пристроились сзади. Тролль поспешно спрыгнул с борта, запихнул съедобную массу целиком в рот и в несколько шагов нагнал гнома.
— Худук, где же твоё хвалёное гостеприимство? — раздался насмешливый голос Ройчи.
— Чего? — на мгновение копошение прекратилось — гоблин пытался оссмыслить очередное оскорбление. На свет явилась яростная взлохмаченная голова, уши аж дрожали от негодования. — Человек, ты ведь знаешь, — голос опустился до басов, — что такое гоблинское гостеприимство?!
Зловещая тишина была ему ответом; даже птицы перестали петь в деревьях, утих ветер, замерло солнце в зените — передохнуть, а заодно послушать, о чём говорят там, внизу, даже старающийся быть невозмутимым РоГичи вытянул шею.
— Это чистая капля совершенного яда, заставляющего умирать мучительно и бесконечно долго, в еде, приготовленной со всей душой. Это бархатные усики — словно тополиный пух — и прихотливый причудливый окрас смертельно-опасной сороконожки Павлиний глаз в мягкой постели со взбитой периной и абсолютно чистым постельным бельём. Это болотный гад — кровопийца, безумно голодный и злой от беспардонной смены среды, терпеливо дожидающийся жертву в отхожем месте. Это пыльца редкого горного растения — семицветка, известного удивительным ароматом, соприкосновение спор которого с водой — при умывании например — вызывает немилосердный зуд, вследствие которого слазит кожа, либо остаются язвы на всю жизнь…