— О, это мы ещё до неё не добрались, — довольно воскликнула Лана. — Ты только отдай нам её на перевоспитание — станет шёлковой и послушной, сама потом спасибо скажешь.
Да, представить Оливию шёлковой и послушной было сложно. Капризная и взбалмошная, но при этом преданная, добрая и заботливая подруга, дочь герцога Ривата РоДизайши, с детства не знавшая отказа ни в чём, так же, как и Лидия, но у королевской дочери при этом всестороннее образование занимало не последнее место в распорядке дня, а Оливию все науки и предметы, не касающиеся охмурения, воздействия и подчинения мужского населения, не интересовали. Чуть позже к этому добавились воинские дисциплины и умения, к примеру, метание ножа, фехтование, но опять же, с наскоку, трудолюбия доводить, дошлифовывать то, что получалось легко и — на самом деле неплохо, не хватало. Такая она была: своенравная, экспрессивная, взрывная, как пружина, но всё-таки умеющая для достижения конкретных целей, сдерживать темперамент. Авторитетов для неё, кроме разве что Лидии, самого короля и отца, не существовало, поэтому мужчины, имевшие неосторожность оказаться поблизости её обаяния, падали к ногам, словно перезревшие плоды. Поэтому никто не удивился, что какой-то военный, попавший в сферу её внимания, составил компанию в дружеском распитии. Небось, молоденький и восторженный — основная категория публики Оливии. Стоит, правда, уточнить, что никакого жёсткого возрастного или сословного ценза у неё не было. Это мог быть и пожилой землевладелец, и прыщавый подмастерье сапожника, и умудрённый ловелас иноземного происхождения — всех она при желании ловко охмуряла и использовала по собственной прихоти — как настроение подскажет: переброситься в картишки, выслушать парочку превозносящих её неземное происхождение сонетов, испытать некую интересную любовно-плотскую комбинацию, в коих по слухам она была мастерица, просто использовать чьи-то колени вместо подушки и трамплина для созерцания звёзд, испробовать в качестве манекена для отрабатывания сногсшибательной (в прямом смысле) любовной речи — и так далее. Сфера импульсивных интересов была чрезвычайно широка. Следует отметить, что как бы порой цинично и собственечески их не использовали, мужчины претензий не предъявляли. Обижаться на прелестницу было невозможно, мало того, глупо, а ещё точнее — невозможно. Обида — фу, моветон, это не из этой истории.
— Лидия, ты куда? — услышала она знакомый голос и резко остановилась.
Со стороны ворот на верном Храпуне в её сторону скакала Брада. Лидия удивлённо приподняла брови — сзади наставницу сопровождала пятёрка колоритных личностей: зрелые мужчины с бородами, судя по торчащим рукоятям и ножнам, не крикливым серым, из грубой ткани плащам, плюс пятеро заводных лошадей с поклажей — представители гильдии наёмников не иначе, собравшиеся в поход.
— Здравствуй, наставница, — тепло поздоровалась девушка с тяжело спрыгнувшей женщиной.
Троица неугомонных подружек сзади немедленно притихла — суровый нрав вкупе с тяжёлой рукой вырабатывали должное уважение, доброта Брады дальше принцессы, на «вертихвосток» не распространялось. К слову сказать, к рядовым амазонкам, наёмница относилась не в пример благожелательней. Разве что Оливию, втёршуюся к ней в доверие, она отмечала в лучшую сторону, а точнее, не «отмечала» тяжёлой дланью по мягкому месту.
— И тебе не кашлять, дочка.
Брада не любила утруждать себя церемониями, и если позволяла ситуация, опускала титулы и прочую мишуру, мешающую и даже вредящую общению между достойными людьми. Сейчас случай был подходящий, судя по мнению Брады — рядом все свои, и принцесса отметила ещё одно изменение в поведении наставницы.
Раньше она не очень доброжелательно отзывалась о собратьях по цеху мужского пола. Однажды даже, в изрядном подпитии (что, нужно отметить, на памяти девушки было крайне редко), провела доверительно-просветительскую беседу на тему, какие они грубые, хамоватые, наглые, отвратительные — перечень длинный и не благозвучный — пьяницы, дебоширы, хулиганы, мерзавцы (дальше можно продолжать самому в таком же ключе), и что такой милой девушке совершенно противопоказано общаться с подобной публикой, то бишь, наёмниками.
Ясное дело, что девушка к односторонней беседе отнеслась с иронией, ведь всё-таки, если учесть небольшую физиологическую разницу, наставница сама была человеком плоть от плоти из той же среды. Заявленная же характеристика больше подходила злодеям городских трущоб, бандитам с большой дороги, каким-нибудь тёмным расам или диким человеческим племенам из глухомани, типа шалюров, в которых патриархат был незыблем, а женщины находились в самом низу социальной лестницы (на уровне насекомых). Попытка уточнить эти спорные моменты на «ясную голову», как ни странно, удалась, но не совсем. Удалась, потому что обошлось без грубости (словесной), которую девушка в принципе ожидала и к которой морально готовилась. Но сам ответ посеял в душе сомнения уже иного толка, так и не просветив в предыдущих вопросах. «Сможешь ли ты до конца доверять человеку, чьим критерием верности являются монеты? Ты будешь уверена, что дала денег не меньше, чем потенциальный соперник — противник — враг? Может ли человек, продающий руку, но не сердце, быть честным и справедливым? И какого цвета должен быть меч у этого перекати поле, легко и цинично меняющего лагеря в зависимости от обстоятельств?»