— Я?.. Нет, просто…
— Тебе неприятно, когда рядом едят свинью? Или ты вегетарианец?..
— Ройчи, прекрати! — не выдержал эльф, пристраиваясь на соседний ящик возле какого-то поникшего и сгорбившегося тролля. — Хватит издеваться. Не расслабился ещё, так прирежь их, и дело с концом. — Листочка после занимательной сцены опять накрыла меланхолия. Да и то, что здесь хорошего: забрызгавшие всё кровью орки, обделавшийся виновник их метаний и переживаний, потеющие интенсивно люди.
— Ну, ты и кровожадный, — сказал с улыбкой человек, подбрасывая в руке игральные кости.
Гоблин появился неслышно, бросил пасмурный взгляд на продолжавших стоять незадачливых охранников, присел над убитым Ройчем орком, перевернул, стал рассматривать выпученное посиневшее лицо. Встал.
— Отщепенцы, — бросил презрительно, это означало, что орки вне кланов и семей. То есть в силу каких-то причин покинувшие свой народ. Ройчи промолчал о том, что Худук и сам такой же.
— Всё, — неожиданно сказал Ностромо обиженно. Оказалось, что закончилась рыба. — Ещё есть? — обратился к ближайшему к нему Бороде. Тот согласно кивнул. — Где? — тот молча указал рукой на корзину, находившуюся недалеко. — Тащи.
Здоровяк на негнущихся ногах поплёлся туда.
Гоблин вернулся к друзьям после связывания ещё не пришедшего в себя важного и немигающе уставился на лысого Бородавку.
— Так говоришь, что моего Рохлю водили к бабе?
— Ну да, — ответил тот довольно вызывающе.
— Ты сильный, да? — осклабился Худук. — А если так, — сделал пасс рукой, и тот, побледнев, схватился за живот. — Будешь борзеть — будет голова болеть, — на этот раз коротышка потянулся к голове и со стоном повалился на пол. Худук перевёл взгляд на чернокожего на удар сердца, потом — на подошедшего Бороду. — Как, понравилось? — как-то очень тихо поинтересовался.
— Что? — просипел Борода. Вообще-то это выглядело не очень приятно: огромный мужчина неуверенно мнётся перед меньшим в три раза зелёным нечеловеком.
— Вам понравилось?! — вызверился Худук. — Последыши драконьи! — он вскочил с ящика. — Вы следы дракона будете лизать, пока язык не сотрётся…
Но тут вмешалась непредвиденная сила: Рохля встал и решительно подошёл к деморализованным людям, встал перед ними напротив взбешенного гоблина.
— Мама, не надо, жрать охота, — тихо, но достаточно твёрдо сказал он. — Они — хорошие.
Худук несколько ударов сердца испепелял «родственника» взглядом, а потом как-то вдруг сдулся и опустился на ящик.
— Как хочешь. Мы ещё с тобой поговорим, — поднял глаза на чернокожего. — За услугу, оказанную моему сыну, вы будете вознаграждены жизнью.
Друзья с пониманием отнеслись к словам Худука.
— А… он? — осмелел чернокожий, подбородком указал на того.
Худук покосился на человека и воздел брови, мол, сам начал, сам и отвечай. Ройчи заулыбался, продолжая веселиться.
— Так он же уже дохлый. А я люблю свежатину.
С этим никто не собирался спорить.
— Сейчас выбьем из него денег за моральную компенcацию и покинем это гостеприимное помещение.
— Он у меня сейчас очнётся! — громко проговорил Ностромо. — Не хочется задерживаться здесь ни мгновения, — нагнулся и принялся лупить того по щекам.
— Что это было? — Листочек обеспокоено наклонился к уху Ройчи и кивнул в сторону поверженного работорговца.
Наёмник сделал значительное лицо.
— Надо уметь быть убедительным.
Глава 3
Играют тролль и гоблин в кости на деньги. Гоблин выигрывает всё, и, чтобы не сердить тролля, проигрывает последнюю монету. Пока тролль радуется выигрышу, гоблин сбегает. Сидит тролль над монетой и думает: «Я выиграл, а пожрать не на что!»
Руфия перелистнула страницу, но буквы мисского шрифта не желали собираться в слова, слова — в предложения, предложения — в смысл написанного. Она со вздохом откинулась на спинку мягкого углового диванчика, расположенного у окна с видом на сад. Это было её любимое место для времяпрепровождения. Всё рядом: невысокий столик на гнутых ножках с фруктами, сладостями, кувшином сока и кувшином воды на одной стороне, на другой — две стопки книг; первая — учебные пособия и литература для изучения, заданная наставниками, вторая — как ни странно для подобного возраста — четырнадцати лет, если пробежаться по корешкам, художественных произведений развлекательного характера здесь не было, в основном документально-исторические опусы, книги по географии Веринии, мемуары известных людей, жизнеописания и биографии значительных и весомых личностей — и другое подобного толка, совсем не ассоциирующееся с прелестной и хрупкой белокурой девушкой. Но только до того момента, как она поднимала от книги серо-зелёные, совсем не детские, глаза. Очень, очень серьёзная девочка, очень начитанная, очень умная. Её внешнее изящество и очарование моментально отступали на второй план, стоило только попасть под требовательный внимательный взгляд, а стоило услышать голос, то возникало непреодолимое желание деликатно сбежать из опасения не оправдать возложенного вопросом доверия, и где-то там, за углом выравнивать дыхание, ощущая себя полным невежей, неучем, дикарём из самой тёмной глухомани. Такое количество взрослых испытало подобное чувство, что остальные, учась на чужих ошибках, при пересечении с младшей принцессой, использовали подобную тактику: улыбка, молчание и упор на занятость и необходимость спешить. Вступать в дискуссии было себе дороже. Прослыть тупым, не взирая на образования, полученные в известных веринийских университетах, было столь же легко, как даме перед выходом поменять на лице расположение мушки. Да, умела, Руфия, не ставя, впрочем, подобных целей, а исключительно из любознательности, так сказать, не прекращая процесса познания мира, поставить в тупик записных всезнаек и прочих демагогов.