— Вот что, Меньи, — она приблизилась к парню на максимально допустимое приличиями расстояние, понизила голос, — я сейчас очень занята, а вот после трёх ударов колокола перед вечерней службой жди меня в саду под моими окнами. Мы поговорим, — пообещала она, имея ввиду совсем противоположное мечтам парня.
Меньи, естественно, ничего не знал о её мыслях, слова воспринимал буквально, расцвёл, повторно подхватил кисть принцессы и влажно к ней приник.
Руфия напряглась, но виду не подала. Она всё расскажет этому… мальчишке. Деликатно — не деликатно — как получится. Ей подобное внимание ни к чему. К случаю вспомнила Лидию — та в ситуациях с неприятными ей людьми и отношениями не очень церемонилась. И никто её не попрекает, что она ведёт себя не по-королевски. Или всё же критика существует? Нужно поинтересоваться. Как говорил Аято, великий судиматский полководец и впоследствии император, основатель династии: «Победа над собой — половина победы над противником».
Придётся-таки пропустить астрономию. Для пользы дела. А как? Сказаться больной и тихонько спуститься в сад… В конце концов, чуть позже она всё это расскажет Его Преосвященству. Пусть он её ругает — хотя это абсолютно не в характере святого отца.
Приняв такое решение, она кивнула Меньи и его друзьям, круто развернулась на сто восемьдесят градусов, и направилась в свои покои. После такой многообещающей беседы срочно требовалось успокоительное чтение. Например: «Виды магических животных». На диване.
Глава 4
Зашёл в гости к человеку тролль, говорит: «Сосед, что-то мысли меня нехорошие посещают…» «Сейчас-сейчас», — испугался человек, побежал, забил корову, притащил её — тролль съел, смотрит — не насытился. Потом забил двух барашков, свинку, десяток кур — и понял: всё, больше живности не осталось, обречённо спрашивает, что ж за нехорошие мысли у тролля. «Понимаешь, сосед, — говорит тролль, смотрю, у тебя хозяйство, живности много, в любой момент можешь пожрать. Мне и пришла мысль: может и себе хозяйство завести? Но, — погладил набитый живот, — мне лень. Это-то меня и беспокоит».
Массивная громада собора Святого Илия Церкви Единого возвышалась над площадью Барской, или как её называли в народе — Единения, в честь объединения барских племён против нашествия тёмных: союза племён кадуков с несколькими орочьими кланами, теснимыми в свою очередь иными урукскими объединениями. Несмотря на основательность и монументальность, навеивающие мысли об участии гномов, сооружение, будто птица (просто очень крупная) стремилось ввысь, в небеса. Стрелы шпилей, воздушные, боязливо замершие башенки, широко раскрытые глаза витражей, что напоминало творения высокородных — всё-всё вверху, несмотря на мощную основу, тянулось к солнцу, а позолота куполов уже практически соседствовала с ним, являя некую символическую связь неба и земли, отчего мирские думы прихожан лёгким трамплином превращались в думы о высоком и отправлялись по адресу. Кстати, архитектором этого творения был человек: Альбенин — представитель семейства РоАйци, известный под именем Архитектор. Именно так, ни много, ни мало, но с большой буквы. Просто учитывая те времена, а происходило это две сотни лет назад, претендовать на подобное имя было просто некому и, соответственно, быть перепутанным — тоже. Он до сорока лет бродил по землям светлых в поисках знаний, связанных со строительством и сопутствующими науками, и воплотивший их в этом соборе (в том числе).
Нарядные толпы горожан стекались к главному входу в собор. Семьи и одиночки, в чистом, желательно светлом, с одухотворёнными лицами (как правило) готовились к вечерней службе, осеняли себя крестным знамением, теребили монеты, заготовленные на свечи, алтари и пожертвования. Впрочем, для многих это служение сводилось к вопросам, просьбам, мольбам, а порой, механическим перечислениям молитв в надежде таким образом улучшить благосостояние и благополучие себе и, хорошо если, близким и родным…
Именно об этом и в таком ключе думал Злой, опираясь на колонну, стоящую на возвышении невдалеке от входа. Его изрытое оспинами лицо совсем не походило на одухотворённое, а кривая ухмылка, застывшая на тонких губах, не имела к молитвам никакого отношения.
Он сплюнул, довольно хрюкнул, когда проходившая мимо пожилая пара шарахнулась от плевка, и поглубже натянул на лоб широкополую шляпу. Наряд его, чёрный и неказистый, к посещению святого места тоже не имел отношения, поэтому любой глянувший на него, сделал бы закономерный вывод: этот человек возле собора случаен. Но ведь это не запрещено — находиться тут. Тем более, порой в храм приходят очень разные люди. И не в своём уме, и калечные, и пытающиеся приобщиться к заповедям, но знающие только одну — не убий, и желающие исповедаться, но относящие к грехам прелюбодеяние, но не чревоугодие и алкоголизм… Идеальной чистотой мог похвастать только Единый (если похвальба, конечно, не грех), ну а ступенью ниже по степени крахмальности и белизны находились уже люди: священники, а также представители законной власти — короли, императоры, князья — кормчие стран, так сказать, помазанники божьи. Касательно вторых всё понятно — они априори непогрешимы, и будь то указ о повышении пошлины на землю в связи с предстоящими празднествами по случаю юбилея страны, обрекающий множество крестьянских семей на голодную смерть, или помилование графского сынка, изнасиловавшего и убившего молодую горожанку, дочь кожевенного подмастерья — ничто не может поколебать их непогрешимость. А вот первые… М-да, с этого начинается логическая цепочка, приведшая Злого на площадь Единения к входу в храм Единого.