Дарья Саитова
Это не наше место
Аккуратно, держись за поручни, – красивая кудрявая женщина улыбается своему маленькому сынишке. Я тоже с сыном. Мы сидим на откидных креслицах, вжались в стенку. Я молюсь, чтобы нас не заметили. Не потребовали уступить место этому розовощекому малышу в яркой панамке с измазанными шоколадом щеками и открытым ртом. Я вижу: он нормальный, рот открыт, потому что интересно. Судя по всему, они с мамой редко бывают в метрополитене, ребёнок с восторгом смотрит на все происходящее. Будто его привели в диснейленд, а не запихнули в пыльный, тесный, раздражающе громкий вагон, битком набитый людьми. Пройдет пять, потом десять лет, и от этого восторга не останется ничего. Малыш вырастет и будет, как все: спешить, спотыкаться, делать погромче музыку, бешено копаться в рюкзаке, утыкаться в конспекты, ловить вайфай, проливать на джинсы кофе и устало зевать. Да, малыш вырастет и будет, как все. Я улыбаюсь этой мысли и желаю ему счастья.
Ловлю взгляд его матери. Возмущенный.
«Извините,» – репетирую про себя, – «у моего сына аутизм». Мысленно делаю ставку – что она ответит? Выбор невелик: «Ой, простите» или «И что дальше?». Иного нам ждать не приходится. Скорее всего, она извинится. Может, даже посочувствует. А потом уведет своего сына подальше от нас.
Эта красивая женщина не из тех, кто учиняет скандалы. Она – любящая и счастливая мать. Я, конечно, предложу уступить ребенку мое место, и именно поэтому она сожмет крохотную руку, кость от кости своей, попятится назад и через секунду растворится вместе с сыном в толпе. Толпа сомкнет ряды, и она, наконец, поймет, что изо всех сил сдавливает своими тонкими пальцами маленькую ладошку, ослабит хватку. Глубокий подсознательный страх, что мой сын каким-то образом заразит ее прекрасного малыша непонятной и странной болезнью, будет сильнее желания казаться «хорошей».
Да, эта испугается нутром, даже не поймёт, почему она убежала. Будет потом лежать в постели и думать обо мне и моем мальчике, пока не опомнится. И тогда она резко, усилием воли сотрёт нас из памяти.
Я упрямо смотрю в пол. Вагон трясется. С нами всегда чужой страх. Это повторяется изо дня в день, из года в год. Когда мой сын носится по скользким краям бассейна, спихивая в воду все, что попадется ему на пути. Когда мой сын падает на асфальт, затыкает уши и начинает орать. Когда он высыпает из пропитанной маслом картонки ломтики картошки фри и принимается раскладывать их в ровные ряды. На детской площадке, в тренажерном зале, в музее, в цирке, в общественном туалете я позвоночником чувствую чужой страх. Взгляды, шепот, громкие детские вопросы, оборванные на полуслове молниеносными родительскими приказами замолчать.
Кто-то боится, как боится эта красивая женщина с бойкими кудрями, кто-то пугается более рационально: мало ли, что моему сыну в голову взбредет? Кто-то маскирует свой страх за возмущением – дома надо тогда сидеть! Кто-то пытается поддерживать инклюзивную повестку, заваливая нас бесконечными тупыми вопросами, пряча при этом сочувственные взгляды. А кто-то тараторит что-то невнятное про «гены гениальности» и «математический склад ума» в попытке замаскировать правду. Им неудобно, им неприятно. В их планы сегодня не входило столкновение со мной и моим сыном. Лучше бы нас не было.
«Извините, у моего сына аутизм.» – я еще раз прокручиваю в голове фразу, которую мне совершенно незачем репетировать. Она настолько въелась в мой мозг, что я почти уверена: за ее произнесение, за интонации, взгляд и голос, которые ее сопровождают, уже отвечает отдельная цепочка нейронов. Я поднимаю глаза и вижу: говорить мне не придется, женщина с малышом покинули вагон или, по крайней мере, мое поле зрения. Я выдыхаю.
Мой сын сидит в шумоподавляющих наушниках и играет в планшет. Планшет визжит: в нем жужжат, врумкают и разбиваются в гонке крутые машины. Звук я отключить не могу. Мы это уже проходили.
Моему сыну завтра шестнадцать лет. Мы едем к психотерапевту. Новые таблетки плохо на него влияют. Нужны другие.
Под мерный стук колес мысли сами текут в случайно заданном мною направлении. Представляю, на скольких «сочувствующих» мы сегодня наткнемся в поликлинике. Такие говорят: «ваш сын похож на нормального». Такие говорят: «да в жизни бы не подумал». Такие говорят: «а вы уверены?». Я убить готова каждого из таких. Разорвать на части. Голыми руками. Вместо этого я обычно молчу, сжимаю руку в кулак и вонзаю ногти в собственную ладонь. Следы исчезают быстро, никто об этом не знает. Кроме моего сына. Он не просто читает мои мысли, сын вбирает их в себя, резонирует ими. В сыне они расширяются, вибрируют, жужжат, щекотно ползают по всему его телу, чешутся, раздражают рецепторы, кожу, делают ему больно, жарко, холодно. И случается взрыв.