Вечером у себя в комнате Мохендро зажег лампу и с чувством облегчения опустился в кресло. Он вынул из кармана согретое теплом собственного тела письмо, какое-то время не открывал его, внимательно разглядывая надпись на конверте. Он знал заранее, что в письме нет ничего особенного. Аша не умела хорошо выражать то, что чувствовала. По неровным буковкам и кривым строчкам можно было только догадаться о тех нежных словах, которые теснились в ее сердце. Читая свое имя, старательно выведенное неуверенной рукой, он словно слышал какую-то мелодию, – это была вечная песня женского сердца, песня любви, долетавшая, казалось, с заоблачных высот.
За несколько дней разлуки Мохендро совершенно забыл о мучительной натянутости последних встреч с Ашей, и счастливые воспоминания о ее бесхитростной нежности снова засияли перед ним. Забыл Мохендро и о беспорядке в домашних делах, который особенно раздражал его последнее время, и теперь перед его восторженным взором стоял образ Аши, озаренный чистым светом любви и радости.
Очень осторожно Мохендро разорвал конверт, вынул письмо и приложил его ко лбу. Как-то он подарил Аше духи, и сейчас их аромат, словно вздох любимой, донесся до него. Мохендро стал читать. Что это? Почерк, конечно, скверный, но зато как безупречен стиль! Буквы неровны – но слова?!
«Любимый, – писала Аша, – не знаю, зачем этим письмом я напоминаю тебе о той, из-за которой ты уехал, чтобы забыть ее. Лиана, которую ты оторвал от своей одежды и отшвырнул прочь, позабыв стыд, снова пытается уцепиться за тебя. О, зачем она не превратилась в пыль!
Если бы это случилось, о таком пустяке и горевать не стоило бы, господин мой! Но, может, иногда ты хоть вспоминал бы о ней. Может, пожалел бы немного. Твое равнодушие ранит меня, как нож, вонзенный в сердце. Ночью ли, днем ли, за любым делом, среди любых забот я чувствую эту боль. Дай лекарство, которое помогло бы мне забыть так, как позабыл ты!
Господин мой, виновата ли я, что ты полюбил меня? Мне и во сне не снилось такое счастье. Да и кто я такая, откуда я взялась, чтобы осмелиться стать твоей женой?
Если бы ты не пожелал видеть меня, если бы пришлось мне, как рабыне, прислуживать тебе, без надежды на награду, я и тогда не стала бы жаловаться. Какие несуществующие достоинства открыл ты во мне, дорогой мой, за что полюбил меня? А если уж суждено было в ясный день сверкнуть молнии, то почему она лишь обожгла меня? Почему не обратила в пепел душу мою и тело?
За эти два дня я много выстрадала, много передумала, но одного так и не поняла: неужели ты не мог избавиться от меня, оставаясь дома? Совершенно незачем было уезжать куда-то. Разве я стесняю тебя? В самом дальнем углу твоего дома скрылась бы я – и никогда не попалась бы тебе на глаза.
Зачем же, зачем ты ушел из дома? Лучше уйти мне, – из неизвестности я появилась, в неизвестности и скроюсь…»
Мохендро знал, кто автор этих строк. Ошеломленный, он застыл с письмом в руках. Мысли его неслись по строчкам, как поезд, отталкивались от них и спутывались в какой-то удивительно сложный невообразимый клубок. Долго сидел он в задумчивости, потом снова перечитал письмо. Зарницы, которые раньше вспыхивали где-то в дальнем уголке его сознания, сделались близкими и яркими. Огненный след кометы, тенью мелькнувшей в небе его жизни, теперь стал отчетливо виден.
Письмо принадлежало Бинодини. Наивная Аша думала, что пишет от себя. После того как она переписала сочиненное Бинодини письмо, новые и неожиданные мысли пустили глубокие корни в ее душе. Чужие слова Аша приняла за свои собственные. Никогда не удалось бы ей самой так красиво рассказать о своих переживаниях!
«Как правильно поняла Бинодини мои самые сокровенные мысли!» – думала Аша. И она стала еще больше нуждаться в любимой подруге, потому что все ее горести Бинодини умела выразить словами, без нее Аша чувствовала себя беспомощной.
Мохендро поднялся с кресла и нахмурил брови, пытаясь заставить себя рассердиться на Бинодини, но на самом деле он был зол на Ашу: «Подумать только, какая глупость! Тоже – вздумала влиять на мужа!» Он опустился в кресло и в третий раз стал перечитывать письмо. Окончив его, Мохендро почувствовал, что из глубины его сердца поднимается ликование. Напрасно он пытался убедить себя, что читает письмо от Аши, слог письма выдавал его тайну. Стоило Мохендро прочесть несколько строк, как наплывали пьяняще-радостные мечты и, словно вино, кружили голову. Свет любви – туманный и яркий, отталкивающий и манящий, нежный и опасный, дерзкий и робкий – сводил Мохендро с ума. Ему захотелось изрезать себя ножом или одурманить вином, чтобы только не думать об этом. Внезапно он вскочил с кресла и, ударив кулаком по столу, закричал: