— Неженка, — ухмыляется Трейс.
Грейс пихает его локтем:
— Лучше пусть запивает, чем выплевывает.
После ее слов мы внезапно осознаем, что это весь алкоголь, какой у нас есть. Одна бутылка виски. И всё.
Вряд ли тут в школе запрятано еще какое-нибудь спиртное.
Трейс ставит бутылку на пол, и мы пускаемся в сложную дискуссию о том, как нам ее выпить — одним махом или умеренно.
— Мы должны справедливо ее разделить, — говорит Кэри.
— Эй, если бы жизнь была справедливой, то тебя бы тут не было, — отвечает Трейс. Кэри не поддается на провокацию. Мне сегодня его так жаль. — Да и веселье далеко не всегда бывает справедливым.
— Знаешь, мы не собираемся сидеть тут трезвыми и глядеть на то, как ты нажираешься, — отзывается Райс.
— А что, отличная идея! — восклицает Трейс, но убедить нас в этом, как ни старается, не может.
Не знаю, кто первый упоминает об алкогольных играх, но всё заканчивается тем, что мы усаживаемся на пол, чтобы сыграть в «Я никогда».[1] Трейс доволен таким оборотом событий, и это подозрительно: может, он делал абсолютно всё, а может, просто будет врать. В любом случае, начинает он.
— Я никогда не купался нагишом в Пирсон-лейк. — После его слов наступает неловкое молчание, Райс и Кэри выпивают. На лице Трейса появляется легкая улыбка. — Что, одновременно?
— Иди нах. — Райс выхватывает бутылку у Кэри. — Я никогда не списывал на экзамене.
— Брешешь, — отзывается Кэри.
— Я такой умный, что не приходилось.
Выпивают все, кроме Харрисона.
— Я никогда не писал сексуальные смс-ки, — говорит Кэри.
Пьют Трейс и Райс. Трейс обалдевает, когда за бутылкой тянется Грейс.
— С кем? — спрашивает он.
Грейс улыбается, но не успевает ответить.
— Стой, — останавливает ее брат. — Проехали. Не хочу этого знать. Подожди… ты переписывалась с кем-нибудь из моих друзей? О боже, неужели с Робби?
Губы Грейс расплываются в широченной улыбке, и Трейс ворчит:
— Надеюсь, этот сукин сын помер.
— На самом деле обмениваться эротическими смс-ками скучно, — объявляет Райс. — Что случилось с любовными письмами? Прошу прощения — с любовными е-мейлами?
— Теперь уж с любовными письмами, — рассеянно отзываюсь я. — Капут е-мейлам.
— Ты так это говоришь, что у меня мурашки бегут.
Лили показала мне однажды пошленькое смс-сообщение. В нем было написано что-то вроде: «я хочу быть внутри тебя», только в сокращенном текстовом варианте. Я тогда покраснела, а сестра вела себя так, словно это нормально, что кто-то пишет ей подобные вещи.
— Как там было? — спрашивает Харрисон.
Я не осознаю, о чем он спрашивает, пока не поднимаю взгляда и не вижу, что все смотрят на меня и Райса. Я поспешно опускаю глаза, желая, чтобы на этот вопрос ответил Райс. Он понимает это. Понимает, но всё еще злится на меня, поэтому говорит:
— Не знаю. Что скажешь ты, Слоун?
— И я не знаю, — качаю я головой.
— Знаете, — не отстает Трейс. — Расскажите нам, как там на улице.
Сердце пропускает удар, затем…
— Тихо, — отвечаем мы с Райсом в унисон.
Так странно, что у нас вырывается именно это слово. Я смотрю на него, а он — на меня, и чувствую, что произошедшее связало нас на всё оставшееся нам время.
— Там тихо, — повторяет Райс. — Это трудно описать.
Все переводят взгляды на меня, ожидая подтверждения. Я могу лишь кивнуть.
— А что случилось, когда они напали на вас? — спрашивает Грейс. — Не понимаю, как вам удалось вернуться. Райс сказал, что их было больше, но вы отбились и… — Грейс замолкает, и я знаю, о чем она думает. «С моими родителями было то же самое. Но они не выжили». — Вас даже не покусали.
— Я едва этого избежала, — замечаю я.
— Едва избежала, — тихо повторяет Кэри.
— Знаете… они не очень-то сообразительные, — объясняет Райс. — Они… не действовали сообща. Вели себя как тупые животные. Дрались и мешали друг другу, чтобы добраться до Слоун. Я воспользовался тем, что они все отвлеклись на нее. Там что нам повезло.
— А девчонка была настойчивой, — добавляю я, и ее образ тут же рисуется у меня в голове. Ее глаза смотрят в мои. Я помню в них голод, но помню и кое-что другое: тоску… Нет, я себе это навоображала. Я снова представляю себе девчонку и в этот раз вижу только голод. Только его, и ничего больше. Вот так всё просто. Так просто, что почти прекрасно, как бы ужасно это не звучало.
— Тебе было страшно? — спрашивает меня Грейс.
Я не могу ей лгать.
— Нет. Ну, то есть… когда ты знаешь, что это вот-вот произойдет… что сейчас ты умрешь… часть тебя принимает это, потому что ничего другого не остается.
— Тебе так показалось, потому что ты была в полубессознательном состоянии, — говорит Райс. — Уверен, ты чувствовала бы себя иначе, не стукнись головой.
— Думаешь? Сомневаюсь.
Трейс восхищенно присвистывает.
— А я бы не смогла принять такое, — признается Грейс.
— Как по-вашему… — начинает Харрисон и замолкает. — У них есть душа?
— Твою ж мать, — кривится Кэри. — Было гораздо веселее играть в «Я никогда».
Долгое время все хранят молчание, а потом Грейс тянется к бутылке.
— Я никогда не крала у родителей.
— Правда? — спрашивает Трейс.
Он выпивает. Я выпиваю. Кэри выпивает. Райс выпивает. Даже Харрисон выпивает. Это такая ерунда — красть у родителей. Деньги постоянно исчезали из отцовского бумажника, а он об этом так и не узнал. Это был мой единственный способ что-то скопить, потому что отец не позволял мне работать до восемнадцатилетия. Лили разрешал, мне — нет. Вот такой вот деспотизм. Я же не могла позволить Лили собирать для нас деньги в одиночку. Я касаюсь повязки на голове, запускаю под нее палец и чувствую жжение. Если бы отец поймал меня за воровством, если бы заметил, что в бумажнике не хватает купюр, мне бы не поздоровилось. Лили повторяла мне это каждый раз, как я протягивала ей банкноты, но всё равно брала деньги, потому что они нужны были нам для побега. Для нашего побега. Нашего. Совместного. Побега.
— Ты в порядке? — спрашивает меня Райс.
Я киваю, опустив руку. Он некоторое время сидит, уставившись в бутылку, а потом говорит:
— Я никогда не был влюблен.
Печально. И что еще хуже, единственные, кто выпивают — Грейс и Трейс. Кэри избегает моего взгляда, и до меня не сразу доходит почему: он занимался сексом с Лили, но не любил ее. Не знаю, имеет ли это сейчас хоть какое-то значение.
Кэри забирает бутылку у Грейс, стоит ей сделать глоток.
— Мы по очереди играем или как? — в замешательстве спрашиваю я. Кэри начинал игру, и до него очередь еще не дошла.
— Какая разница, кто следующим скажет «Я никогда»? Мы просто делимся друг с другом, что делали, а что — нет. Вот и всё.
— В таком случае, — Харрисон прочищает горло, — я никогда не занимался сексом.
Я знаю, что если не выпью, то останусь на пару с Харрисоном, поэтому беру у Райса бутылку и делаю несколько долгих глотков, словно я давно уже не девственница. После чего передаю виски Грейс. Она смачно отпивает из горла.
— Осталась только ты, Слоун, — указывает Райс. — Чего ты никогда не делала?
Бутылка снова оказывается в моих руках. Я не знаю, что сказать, чем поделиться. Забавно, как мало я в действительности делала из того, что должно иметь значение — я не целовалась, не занималась сексом, не употребляла наркотики. Но я убила человека. Вот что я сделала. Я закрываю глаза, и мозги, кажется, плавятся. Противное ощущение. Однако спиртное притупило боль, и мне это нравится. Обмен равноценен.
1
Начинает игру любой желающий. Он говорит ключевые слова: «Я никогда…», а затем добавляет к ним что-то вроде «…не целовался». После этого признания все, кто целовался, немедленно выпивают.