Я встаю. Я хочу видеть Кэри. Хочу опять поговорить с ним о Лили. Мне нужно, чтобы всё сказанное им о ней перестало причинять мне такую боль. Путь к нему занимает у меня, кажется, целую вечность. Мне так плохо, что трудно дышать. Я поворачиваю за угол и, видя медкабинет, чувствую облегчение.
А потом вспоминаю, что у меня нет ключей. Меня охватывает желание всё крушить.
Но… дверь приоткрыта.
И я застываю, заледенев. Это неправильно. Неправильно. Я отступаю с мыслью о том, чтобы найти Райса, но времени на это может не быть. И я на цыпочках, осторожно, иду вперед.
Слышен голос Грейс.
— Перестать болтать, перестать болтать, — повторяет она Кэри, который что-то ей бубнит. — Да перестань же ты болтать! Замолчи. Перестань. Перестань…
Голоса внезапно обрываются. Я вхожу в медкабинет и выглядываю из-за двери. Стол, шкафчики с медикаментами, анатомические плакаты на стенах. Кушетка пуста.
Кэри вжимает Грейс в стену.
Первое, что выдает мой мозг — будто я двухлетний ребенок, не знающий жизни или знающий ее только по диснеевским фильмам: он делает ей больно. Но затем я осознаю: нет… он не причиняет ей боль.
Он ее целует.
Они целуются.
Кэри и Грейс.
Я ощущаю себя каким-то Норманом Бейтсом, стоя тут и глядя на то, что между ними происходит. На то, как их руки безостановочно скользят по телам друг друга, на то, как Кэри покрывает поцелуями шею Грейс, а она выгибается и откидывает голову, словно нет ничего прекраснее прикосновений его губ к ее коже. Затем она опускает голову, берет его лицо в свои ладони и заставляет посмотреть себе в глаза. У меня сжимается горло от того, что я в них вижу. Вряд ли она его простила, но она приоткрыла ему свое сердце.
Они бы с легкостью заметили меня, если бы не видели в эти мгновения только друг друга. Грейс целует Кэри, и теперь все их движения неспешны и нежны, чего не было раньше. Аура в кабинете меняется. Кэри с Грейс по-прежнему целуются, но их поцелуи стали другими — искренними, чувственными, такими, будто это последние поцелуи в их жизни. Я это чувствую и ощущаю себя обездоленной. Не знаю, сколько еще я этого выдержу.
Всё еще здесь. Всё еще здесь. Всё еще здесь. Кэри и Грейс.
До меня доносится их дыхание.
Я медленно отступаю и выхожу в коридор. На моих глазах слезы. Я бегу мимо кабинета Лавалли, мимо зала, в котором слышны голоса Трейса и Харрисона. Толкаю двери в спортзал и вижу курящего Райса. Первое, что просится изо рта: Кэри с Грейс целуются. Но мне нельзя этого говорить, потому что тогда то, что я собираюсь сделать сама, покажется ужасным и неправильным. Я успокаиваюсь. Не спеша иду к Райсу.
— Что случилось? — спрашивает он.
Прикусив губу, я кивком головы указываю на коридор. Райс тушит сигарету и идет за мной. Я не оглядываюсь.
Захожу в раздевалку, потому что она ближе всего.
— Что-то с Кэри? — волнуется Райс.
Я отрицательно качаю головой.
— Что тогда?
— Спасибо, — говорю я ему.
— Ну ты даешь, — отвечает он.
Я должна была бы сначала спросить разрешения, но не могу. Я придвигаюсь к нему и в следующую секунду прижимаю его к стене. Скольжу ладонями по его телу, и он отвечает мне. Райс целует меня так же жадно, как я его. Он пропитан одиночеством. Вот почему он не останавливает меня, не задает никаких вопросов, целует в ответ. У него постоянно были девчонки. Они всегда вились вокруг него. Уверена, он соскучился по таким прикосновениям, а я… я никогда их не знала.
И меня это так сильно злит! Мне хочется причинить ему боль за то, что у него это было. Хочется причинить боль Лили за то, что у нее это было. Я грубо, неуклюже целую его. Хочу, чтобы он прочувствовал это. Чтобы я прочувствовала это. Через боль.
Скользя руками по его телу, я вонзаю в его кожу ногти.
— Слоун, — тихо говорит он.
Я поднимаю на него взгляд и… о боже, у него самые потрясающие глаза на свете. Обычные, карие глаза, но в них та же пустота, что и внутри меня.
Райс целует меня, и его губы нежны. Я не хочу нежностей. Я хочу прочувствовать всё. Он обхватывает меня руками за талию и разворачивает так, что теперь я прижимаюсь к стене. В раздевалку едва проникает свет. Снаружи всё еще бушует гроза. Я слышу дождь. Представляю его себе. Как крупные капли разбиваются о крышу и мелкими капельками стекают вниз, в уже образовавшиеся на асфальте лужи.
— Твоя рубашка, — шепчет Райс.
Пальцы сами собой расстегивают пуговицы на ней. Девять пуговиц, и моя рубашка расстегнута. Райс спускает ее с моих плеч, и она повисает на локтях. Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Я не ношу лифчик, но ведь он уже видел меня раздетой. Райс кладет свою ладонь мне на ключицу. Его потрясывает, а у меня кружится голова. Он снова целует меня — жадно и жестко. Наконец-то.
По небу снова прокатывает раскат грома, и внезапно всё, о чем я могу думать — о том, как пахнет асфальт после дождя. Об особенном, прекрасном запахе, окутывающем легкие. Теплый весенний день. Две девчонки в дождевиках с желтыми пуговицами в виде ромашек. Лили снимает сапоги, хватает меня за руки и тащит прямиком через все встречающиеся на пути лужи. Я всегда так боялась, а она… она всегда отпускала мою руку.
— Слоун?
Голос Райса вытягивает меня из воспоминания, возвращая к действительности. Моя рука больше не в руке Лили, лужи под ногами исчезают, и остаемся только я и он, хотя нет… Это не мы с ним вдвоем, это лишь пустота между нами. Как глупо было надеяться на то, что ее можно стереть поцелуями. Я сама не замечаю, как начинаю рыдать, и мы оба оказываемся на полу, и Райс обнимает меня, и я повторяю и повторяю, что не могу, не могу, не могу, потому что не знаю, что еще сказать. Он пытается успокоить меня. Говорит мне, что всё хорошо, гладит ладонью мое лицо. Но ничего не хорошо. Я умираю. Умираю внутри. Я наконец-то добилась того, чего так хотела. Мое сердце разбилось, и я дышу, но воздух не доходит до легких. Я отталкиваю Райса, но он не отпускает меня, поэтому я льну к нему, вцепляюсь пальцами в его рубашку и плачу навзрыд, и единственное, что меня сейчас утешает — то, что до меня уже сорвались и Кэри, и Грейс, и Харрисон. И всё же каждая секунда этого срыва приносит боль, такую боль, что я не могу ее выносить. Пусть она пройдет. Умоляю, пусть она пройдет. Это всё, чего я прошу. Я отпускаю рубашку Райса, когда пальцы начинаю неметь. Я отпускаю самого Райса, но он не выпускает меня из рук, по-прежнему обнимая.
— Почему ты не можешь? — спрашивает он.
Пол в раздевалке холодный. Пол холодный, а Райс — теплый.
— Потому что она не смогла. — Я отвечаю так тихо, что ему приходится уткнуться в мой лоб своим, чтобы услышать меня. — Она сказала, что больше не может.
— Не может чего?
— Быть моей сестрой.
Эти слова терзают меня, прорываясь наружу. Они до крови режут мои губы. Я твоя сестра, Лили. И никогда не переставала ею быть.
— Почему?
— Потому что… отец бил нас. Мы должны были уехать с ней вместе. У нас был план, но она оставила меня с отцом, потому что со мной она бы всё равно ощущала себя в ловушке… она бросила меня и… — Я вспоминаю, как сидела на краю ванны, и снова разражаюсь слезами. — Я уже давно должна была уйти, но задержалась…
Райс говорит мне, что всё будет хорошо, и его слова сливаются в один тихий напев, убаюкивают меня. Мои глаза закрываются, я задремываю, и пять, десять, пятнадцать минут спустя моя рука соскальзывает и падает Райсу на колени, и наступает ничто. А потом я ощущаю нежное прикосновение его указательного пальца к моей раскрытой ладони, его пальцы, ласково гладящие мое лицо, и резко выхожу из дремы. Высвободившись из его рук, я так быстро вскакиваю на ноги, что Райс этим ошарашен. Я избегаю его взгляда. Райс берет меня за руку и пытается снова притянуть к себе, но я вырываю ладонь.