Когда же я осознала, что всё это реально и всё это правда, было слишком поздно объяснять Райсу с Кэри, что я не такая, как они. Что я не хочу никуда бежать. Они изо всех сил старались держаться, и я знала, что они меня не поймут. Поэтому я осталась с ними.
По большей части потому, что не думала, что им удастся продержаться так долго.
Я возвращаюсь в зал так же тихо, как уходила из него, и опускаюсь на мат. Райс лежит слева, спиной ко мне. Его серая рубашка вся заляпана грязью и кровью. Трейс спит справа от меня, на спине, с открытым ртом. Я смотрю в окна над головой, пока сквозь них не начинают просачиваться слабые солнечные лучи. Новый день. Такой же, как вчерашний, судя по звукам, доносящимся с улицы.
Кто-то шевелится. Кэри. Первый проснувшийся, не считая меня. Так странно. Мне вспоминается, как он сидел на уроке английского в конце класса, как слушал учителя, обхватив голову руками, и в неторопливой манере, односложно, отвечал на все вопросы мистера Бакстера: «Я не знаю». А ведь он остался в одиннадцатом классе на второй год. Неужели ему не хотелось, как всем нам, побыстрее распрощаться со школой? Я прикрываю веки, но слышу, как Кэри на цыпочках идет ко мне — нет, к Райсу. Он будит Райса, и они тихо пересекают зал. До меня доносится звяканье ключей, которые Кэри нашел в кабинете директора Лавалли, а затем звук отворяющейся и закрывающейся двери в кухню.
Я открываю глаза. Трейс тоже вот-вот очнется: его глаза под веками двигаются. Застонав, он сжимает ладони в кулаки, и всё его тело напрягается. Он с криком сгибается пополам и снова падает на мат, дрожа и покрывшись испариной. Грейс оказывается рядом в ту же секунду. Тяжело дыша, Трейс хватает ее за руку. Он не размыкает век и ничего не говорит — просто не может.
— Всё хорошо, — шепчет ему сестра. — Я с тобой.
То, как она говорит ему это, как склонилась над ним, вызывает у меня желание оказаться между ними. Окунуться в их близость и украсть себе немножко этого приятного чувства. Грейс переводит взгляд с брата на меня, и я, смутившись, смотрю в сторону. Грейс красивая. Грязная и покрытая кровью, но по-прежнему очень красивая. Намного красивее меня. Хотя, наверное, теперь всё это совершенно неважно.
Просыпается Харрисон. Сев, он потирает кулаками глаза. Он делает это так долго, что я уже подумываю, не сказать ли ему, чтобы он перестал их тереть, а потом вдруг понимаю, что таким образом он пытается скрыть свои слезы. Напрасные усилия. Опустив наконец руки и заметив два пустых мата, он пугается.
— Где они? — кричит он, вертясь. — Куда они?..
Распахивается дверь, ведущая в кухню. В зал входят Кэри и Райс, каждый несет поднос, нагруженный едой. Я сажусь. Парни ставят подносы у наших матов, и я вижу на тарелках бублики, яблоки, бананы, рисовые хлебцы, печенья из арахисового масла и пакетики с джемом в окружении пластиковых столовых приборов. Тут есть и сок, и вода. Я чувствую, что страшно проголодалась.
Я на корточках подползаю к подносу, и Харрисон с Грейс следуют моему примеру. Шкурки бананов потемнели, поэтому я беру яблоко.
— Ешьте медленно, иначе может затошнить, — предупреждает Райс.
Кэри берет бублик, отламывает от него кусок и макает в джем. Он кладет его в рот, закрывает глаза и наслаждается вкусом.
— Едой мы на некоторое время обеспечены, — проглотив кусок, сообщает он.
— На сколько? — спрашиваю я.
— Я уверен, что помощь придет прежде, чем мы всю ее съедим.
Я сжимаю в пальцах яблоко, чтобы убедиться, что оно — настоящее. Оно крепкое и прохладное. Я вонзаю зубы в его мягкую кожицу и трепещу от сладости, заполнившей рот. Райс рядом со мной одним махом выпивает апельсиновый сок и мнет в кулаке пустой пакет.
— Вода в кранах всё еще есть, — говорит он. — Это очень хорошо.
Никто, кроме Харрисона, этим невероятным фактом не удивлен, так что, полагаю, все о нем знали, но мне об этом почему-то не рассказали. И мне в принципе было бы всё равно, если бы в компании незнающих я не оказалась на пару с Харрисоном.
— Но электропитание же отключено, — удивляется он.
— На крыше школы установлен бак с водой, — объясняет Кэри. — Думаю, нам хватит воды, пока всё это не закончится, но это не означает, что не нужно ее экономить — так что навязчиво отмывать руки по сотню раз за день точно не стоит.
Харрисон вытаращивает глаза.
— Ты думаешь, всё закончится?
Грейс протягивает Трейсу яблоко:
— Ты должен поесть, — просит она.
— Ты действительно думаешь, что всё закончится?
— Я не хочу есть, — тихо отвечает Трейс.
— Так ты думаешь, что всё закончится? — в третий раз повторяет Харрисон, но мы все теперь смотрим на Грейс с Трейсом, и — что еще хуже — они знают, что мы на них смотрим.
— Пожалуйста.
— Нет.
— Ради меня.
— Я сказал: «нет».
— Трейс, тебе нужно…
— Я сказал, что не хочу есть!
Я морщусь. Трейс сидит так близко, что, кажется, кричит на меня, а я ненавижу, когда на меня кричат. И ненавижу наступающую за криком тишину. Наступившую тишину. Чтобы отвлечься, я поднимаю яблоко к губам, но от его приторно-сладкого запаха мне вдруг становится дурно. Я кладу его на тарелку.
— Кэри, — не унимается Харрисон, — ты думаешь, что всё…
— Да, Харрисон.
Несколько секунд все молчат, потом Райс прочищает горло.
— Двери забаррикадированы. Что нам еще нужно сегодня сделать?
— Ну, — отзывается Кэри, — я подумывал…
— Стоп, — обрывает его Трейс.
— Что?
— Если Райс спрашивал нас о том, чтонам нужно сегодня сделать, то почему отвечаешь ты? — Уставившись на Кэри, спрашивает он.
— Ладно. Забудем.
— Но я хочу знать, что собирался сказать Кэри, — говорит Харрисон, переводя взгляд с одного из них на другого.
— Я тоже, — соглашается с ним Райс.
— Не думаю, что Трейсу это интересно.
— Да, мне интересно другое: с чего это ты стал нашим голосом? Какого рожна ты начал говорить за всех нас? Что, лидером нашим заделался?
— Да кто говорит о лидерстве? — всплескивает руками Кэри.
— Нет-нет, я не собираюсь стоять на твоем пути. Мы все знаем, что случается с теми, кем, по твоему мнению, можно преспокойненько пожертвовать…
— Боже, Трейс, — восклицает Райс.
— Ах, прости, Морено, я и забыл, что ты возглавляешь фан-клуб Кэри Чена с тех пор, как он привел сюда большинство из нас.
Всё время, что Трейс говорит, я не свожу глаз с Кэри. Мне нет нужды смотреть на Трейса, я и так знаю, что на его лбу пульсирует вена и что слова он цедит, сжав зубы. Лицо Кэри обманчиво спокойно, но глаза полны печали. И, может быть, вины.
— Говори всё, что хочешь сказать, — произносит он.
— Отлично. Тогда слушай: мертвые ни хрена не могли заполнить пустую аллею всего за десять секунд! Ты сказал, что улица чиста…
— Они быстро передвигаются. Она была чиста…
— Ты сказал, что на аллее никого нет, но ты знал, что это не так, и ты позволил им выйти прямо к…
— Она была чиста!
Я вздрагиваю. Кэри вскакивает на ноги, Трейс — тоже. В голове мелькает картинка: Трейс убивает Кэри, повалив его и долбя головой об пол, пока его мозги не разлетаются по всему залу. Кэри, видимо, видит то же самое. Он отходит в сторону, тем самым заканчивая спор, но затем возвращается с побагровевшим лицом, тыча в Трейса пальцем:
— Я бы никогда, никогда…
— Ты сделал это. И ты это знаешь.
— Для чего ему нужно было бы это делать? — спрашивает Райс.
Трейс разворачивается к нему:
— Я видел это собственными глазами.
— Кто-нибудь еще это видел? Эй, Слоун, ты это видела? Ты видела, как Кэри говорит Касперам выходить на улицу, кишащую мертвыми? Что ты видела?
Я качаю головой, не желая быть втянутой в их перепалку, но его это не останавливает: