Остальное Шарли уже не слышала. Как только пожилой мужчина отошел от стола, она увидела появившегося в дверях Спенса, и ей показалось, будто в сердце всадили нож.
Господи, как же она по нему соскучилась! А ведь прошел всего один день…
В темном костюме Спенс казался выше ростом. Шарли привыкла видеть его в ярких ветровках и свитерах, и разительный контраст лишь усилил впечатление.
Или, быть может, эти перемены вызваны не цветом костюма Спенса, а женщиной рядом с ним? Венди Тейлор, вцепившись в него, держала в руке крошечную сумочку из черного бархата в тон ее изысканному вечернему платью и смотрела на Шарли. И взгляд ее был наполнен не злорадным торжеством, а сочувствием!
Ярость затопила Шарли. Неужели у Спенса не хватило такта подождать хотя бы несколько дней? Ну хоть сколько-нибудь, чтобы в городе успела появиться новая пища для сплетен? Сейчас все подробности случившегося известны только Спенсу, Венди и ей самой. И никто другой знать об этом не должен – если только Спенс не намерен подкинуть в топку слухов свежих дров.
Шарли посмотрела на расставленные на столе десерты. Ей захотелось схватить что поближе – сочный кусок малинового пирога, испеченного Либби, – и швырнуть Спенсу в лицо.
– Если ты передумаешь насчет горных лыж, – сказала Эми, – дай знать.
Ее слова донеслись до Шарли откуда-то издалека. Она покачала головой.
– Я уже решила, чем займусь в весенние каникулы. – Ее голос прозвучал громко и звонко, так что все находящиеся в десяти футах от стола с десертами обернулись. – Я отправляюсь на Багамы.
Толпа дружно ахнула, и следом за этим наступила тишина.
– Одна? – недоверчиво спросила Эми.
– Разумеется, одна, – ответила Шарли. Взглянув Спенсу прямо в глаза, она гордо вскинула голову. – Знаешь, дорогая, по сравнению с тем, что я намеревалась сделать первоначально, одиночество кажется мне ниспосланной с неба благодатью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Разумеется, затея эта была полнейшим безумием, и у Шарли в мыслях не было делать ничего подобного. Если бы не сочувствующий взгляд Венди, так красноречиво говоривший: «Ты его потеряла, теперь он мой, и мне жаль тебя!», Шарли сдержалась бы и не сказала эту глупость.
Однако ближе к концу недели она все чаще стала подумывать о том, чтобы куда-нибудь уехать. Хорошо бы пожить там, где никто не знает Спенса, где никто не станет расспрашивать, почему она одна. А к тому времени, как она вернется домой, для сплетен найдут новые сюжеты.
Первый раз желание уехать возникло у Шарли в воскресенье утром в церкви, когда священник бесстрастно прочел фразу из длинного списка сообщений: «Бракосочетание Шарли Коллинз и Спенса Гринфилда, назначенное на следующую субботу, не состоится».
Спокойные слова пастора превратили в горькую действительность то, что доселе было жутким кошмаром.
А во вторник вечером, когда она вернулась из школы, тетя Шарлотта, взглянув на ее руки, воскликнула:
– Боже милосердный, ты опять повадилась грызть ногти?
Шарли пришлось терпеливо объяснять, что гуашь и пластилин на уроке труда намертво забились под ногти, так что пришлось их состричь. И все же она не была уверена, что тетя поверила ей; это-то и вывело Шарли из себя. В конце концов, если бы она действительно снова начала грызть ногти, она не стала бы отпираться. Никакого преступления в этом нет.
В среду одна ученица спросила, что такое «запретный плод»: яблоко, груша или виноград. Когда Шарли попыталась выяснить, почему это ее заинтересовало, девочка призналась:
– Мама сказала, вы не выходите замуж, потому что ваш жених не устоял перед соблазном вкусить запретный плод. Это, конечно, не банан, потому что мама никогда не ругается, если я их ем помногу. Может, это апельсин? Она разрешает мне лишь один апельсин в день. – Ребенок озадаченно взглянул на учительницу. – Ваш друг ел слишком много апельсинов? Вы поэтому не выходите замуж?
Да, печально подумала Шарли, уехать сейчас из города было бы очень кстати.
Но событие, произошедшее в четверг, добавило последнюю каплю. После занятий Шарли зашла в хозяйственный магазин, чтобы отменить заказ. Она уже побывала с этой же целью в нескольких универмагах и посудной лавке, а хозяйственный магазин был оставлен напоследок. Это самая тяжелая задача.
Фарфор, хрусталь и столовое серебро выбирала она. Спенс с бесконечным терпением изучил все образцы, заявив в конце концов, что ему все равно, на чем есть: на фарфоре ручной работы или на газете, так как он в любом случае будет смотреть на свою жену, а не на посуду. Шарли, заглянув ему в глаза, испытала знакомое ощущение – вроде того, какое возникает, когда катаешься на американских горках, – и влюбилась в Спенса еще чуточку больше.