С громким щелчком дверь распахивается, и я в ужасе отпрыгиваю. Джули моей реакции значения не придает.
— Кухня здесь. Не обращай внимания на гудящий холодильник. Он сломан. — На входе она оборачивается. — Моя комната здесь, ванная в конце коридора. — Она бросает ключи в керамическую миску в форме павлина и зажигает свет. — Я покажу, как включать душ. Он живет своей жизнью. Горячая вода иногда становится холодной, а холодная — горячей.
— Хорошо.
Почти всю квартиру видно с того места, где я стою. Слева кухня-столовая. На стенах плитка цвета авокадо и отвратительные желто-коричневые обои. Прямо передо мной гостиная. В центре выгоревший на солнце красный диван, заваленный комковатыми подушками. Деревянное пианино, старое кресло, полки из «Икеи», заставленные книгами и прикольными безделушками, занимают почти всю комнату. В центре стены окно в металлической раме, которое нужно опускать.
— В кухне бери что хочешь. — Джули открывает шкаф. — Я купила мороженое. После расставания оно необходимо. Еще есть чипсы и куча… — она заглядывает в буфет и хохочет, — шоколада.
Смотрю на то, о чем она говорит. На полке лежат упаковки с конфетами и шоколадные плитки, причем столько, что ими можно лет десять кормить детей-сладкоежек.
— Распродажа после Хэллоуина, — поясняет она, застенчиво улыбаясь.
— Оно и видно, — фыркаю я.
— У тебя будет свой уголок.
Она указывает на крошечную нишу, закрытую цветочной занавеской, где уместились промятый коричневый футон и исцарапанный низкий стол. Не удивлюсь, если в прошлой жизни его жевала собака.
— Квартирка маленькая, зато уютная, да и пляж недалеко. — Джули отодвигает занавеску и ставит чемодан рядом с футоном. Отступив, она упирает руки в бока и протяжно вздыхает. — Знаю, обстоятельства кошмарные, но мы повеселимся, обещаю.
Повеселимся?
Сил нет. Жизнь разлетелась вдребезги. На душе кошки скребут. Меня унизили. Раздавили. В кармане ни гроша.
Какое уж тут веселье?
Веселье было привязано к ракете и запущено в озоновую дыру.
Веселье вращается вокруг солнечной системы в другой галактике.
Очень хочется надеть пижаму, свернуться калачиком, зажмурить глаза и уснуть на футоне лет на десять. Плюс-минус несколько месяцев.
Однако Джули ведет себя так, будто уже все решено. Будто ее назначили штурманом, вручив компас и карту, которые выведут меня из преисподней.
— Да уж, повеселимся, — лгу я. — Как в театральном лагере.
Она радостно улыбается.
— Есть хочешь? Можем что-нибудь заказать. Или сначала разберем вещи? Я разгребла шкаф в коридоре и освободила место в ванной.
Я поднимаю переноску.
— Думаю, сначала надо принести клетку для этого приятеля.
Плеча касается незнакомая рука, а мягкий мелодичный голос произносит на ухо:
— Если хочешь, могу помочь.
Вскрикнув от удивления, я уворачиваюсь от прикосновения.
— Из-за тебя у нее чуть сердце не остановилось! — ворчит Джули, но от улыбки в уголках глаз проступают морщинки.
Прижав переноску к груди, я оказываюсь лицом к лицу с незнакомцем.
— Прости, не хотел пугать, — говорит он, сцепив руки на затылке, будто я его арестовала. Он высокий, густые волосы убраны от лица и стянуты в низкий хвостик.
Джули кивает на него.
— Это Смит.
— Маркус Смит. Но все зовут меня Смит.
— Точно. Звезда хумуса с песто, — улыбаюсь я.
Он смеется.
— Верно. А ты Джемма?
— Звезда порноролика? — В дверях возникает девушка.
Джули, морщась, хватает девушку за локоть.
— Джем, не слушай то, что она несет.
— Она не следит за языком, — добавляет Смит.
Девушка упирает руки в бока.
— Чтобы ты знала: я слежу за языком, правда, не всегда.
— Буду знать. — Я протягиваю руку.
— Клаудия Янг.
Язык тела ей явно ни о чем не говорит, да и в личное пространство она не верит. Вместо того чтобы пожать руку, Клаудия кидается с объятиями.
Она примерно с меня ростом. Стройной, поджарой фигурой она напоминает стайера. Зачесанные набок платиновые волосы обрамляют овальное лицо. Стиль можно описать как смесь скейт-панка и постмодерна. У нее глубоко посаженные темно-карие глаза и широкие красивые губы.
— Тебе здесь понравится, — замечает она, протискиваясь мимо меня. — Нехватку удобств мы восполняем характером. — Она наклоняется к переноске, изогнув красные губы в улыбке, глаза становятся похожи на блюдца. — А это кто? Толстая белка?
«Толстая белка?» Взглянув на комочек сероватого меха, я вздыхаю и стараюсь не обижаться.
— Уибит не белка. Он шиншилла.