— В четырнадцать?
— Да.
— Круто, — ослепительно улыбается она. — Очень круто.
В голосе слышится любопытство, она того и гляди начнет расспрашивать о серфинге, о юниорском туре, поэтому я решаю сменить тему:
— А ты какой была?
Она наклоняет голову вбок, хмурится, чуть выпячивает подбородок.
— Когда?
— В четырнадцать.
Она всматривается мне в лицо, цвет глаз меняется, светлеет до зеленого металлика.
— Не знаю. В основном убогой.
От такой откровенности в груди зарождается нечто незнакомое.
— Не верю.
— Это правда. Я хотела стать актрисой, если тебе это о чем-то говорит.
— Драмкружок?
— О да. Драмкружок, лагерь, шекспировские цитаты. До кучи родители у меня настоящие хиппи. Я приносила в ланч-боксе фигню вроде батончиков с зернами киноа и льна и подсолнечным маслом. Ни одна нормальная девчонка в четырнадцать лет не любила книги, старые черно-белые фильмы и Уолта Уитмена так, как я.
Смысл я улавливаю.
— Убогостью и не пахнет.
— Спасибо, конечно, но разуй глаза. В старших классах это не клево.
— Но ты же с кем-нибудь дружила?
— У меня была семья: родители и брат, — говорит она, и что-то во взгляде меняется. — В школе я дружила только с Джули, а в свободное время играла в джин рамми и сумасшедшие восьмерки с пожилой соседкой и ее друзьями.
— Сумасшедшие восьмерки? — смеюсь я.
Мне нравится представлять, как Джемма играет в карты с пожилыми дамами.
Воображаю ее за круглым столом с сигарой во рту и котелком на голове.
— Да. Барб пекла мерзкий яблочный пирог и жульничала в карты. — Она кривится. — А у тебя что?
Я могу сыграть только в сундучки.
— У меня все в норме.
Джемма убирает челку со лба и фыркает.
— Я имела в виду, каким ты был в четырнадцать.
— В джин рамми со старушками я не играл.
— Ну еще бы, — кивает она, словно о чем-то вспомнила. — Правда, я уверена, что ты излучал флюиды убойного серфера.
— Убойного серфера? — приподнимаю я бровь.
— Не скромничай. Ты прекрасно меня понял. — Она переходит на ужасный серферский говор, оттопыривает большой палец и мизинец в жесте шака: — Сделай-ка ханг тэн на этой крутой волне, братан!
— Братан? — смеюсь я.
— Извини, я тебя обидела? — хохочет она.
— Нет, — качаю я головой. — Люблю стереотипы.
— Хочешь сказать, ты не в курсе, что девчонки сходят по такой фигне с ума? — спрашивает она уже нормальным голосом.
Сейчас мне интересно, от чего сходит с ума только одна девчонка.
— Не хотелось бы обламывать тебя, братан, но «ханг тэн» уже лет пятьдесят не говорят.
— Я общалась с соседкой восьмидесяти лет и любила старые черно-белые фильмы. Старомодный жаргон ко мне прилип.
Хохоча, я разворачиваю ее руку, излишне долго касаясь кончиками пальцев согретой солнцем кожи.
— Когда делаешь жест шака, всегда разворачивай ладонь к себе.
Она морщит нос.
— Извини. Если честно, я избегала ваших, как чумы.
— Наших?
— Да, — расплывается она в улыбке, похожей на солнце. — Твоего племени.
Я невольно улыбаюсь в ответ.
— Большинство просто не понимает ощущений после отличного серфинга. Вокруг нет ничего, кроме тебя, воды и ветра. Только серфер знает, что такое испытывать судьбу. Кажется, что все бесконечно. — Я задумываюсь. Закрываю глаза и вытягиваю руку, словно хочу коснуться воды. — Забыться проще простого.
Мне боязно, что за долгую болтовню она поднимет меня на смех. Но нет. Она выдыхает и говорит:
— Звучит восхитительно.
— Так и есть. Тебе надо попробовать.
Замечаю, как темные ресницы смотрятся на фоне светлой кожи. На миг я представляю, как касаюсь губами нежных ресниц, чувствую, как они трепещут.
— Да ни за что, — говорит она, разрушая фантазию.
— Почему?
— По кочану.
— Ты живешь в Калифорнии.
— И что?
— А то, что ты калифорнийка.
Сердцебиение учащается. Может, потому, что пять секунд назад я подумывал впиться ей в губы, а может, потому, что сейчас я представляю Джемму на воде, гидрокостюм облегает все изгибы, влажные волосы растекаются по спине.
— И что это значит?
— Ты должна хотя бы раз попробовать посерфить. Это записано в кодексе чести штата.
— Как обязанность голосовать?
— Да. Как болеть за «Лейкерс», непонятно за что ненавидеть «Фресно», считать, что с авокадо и замороженным йогуртом все становится вкуснее.
С минуту она задумчиво молчит.
— Ты забыл, что на днях я грохнулась со стула?
Разразившись громовым смехом, я вспоминаю тот случай: Джемма распласталась на полу, синее платье облепило бедра, лицо пылало огнем.