— Наконец-то, — говорит она, затягиваясь.
— Пришлось кое-куда заскочить. — Показываю то, что купил в хозяйственном магазине, как белый флаг.
— По барабану.
В глаза мне она не смотрит, зато кивает и распахивает дверь шире.
В квартире бардак. Пахнет сигаретами и дешевыми духами. Скрипучий вентилятор гоняет теплый воздух. Линялый бежевый диван, который сменил пять или шесть владельцев, заполняет собой маленькую гостиную. Из телика, стоящего в тележке, доносятся громкие голоса и смех. Стены не украшены фотографиями счастливой семьи. Нет диванных подушек, цветочных композиций и прочего «уютного» декора.
По пути к кухне у меня внутри все холодеет. Стойка грязная. В раковине грязная посуда. Рядом с плитой пустая бутылка водки с коричневым осадком.
Вот так росли мы с Клаудией. Квартира другая, декорации те же.
Смеситель сломан. Пару раз поднимаю рычаг, потом забираюсь под раковину. Понять, в чем проблема, несложно; спустя десять минут вода льется ровной струей.
— Что-то еще? — спрашиваю я, вытирая руки о джинсы.
Она прислоняется к холодильнику и смотрит на меня впалыми глазами.
— Как твоя сестра?
— Нормально, — сухо отвечаю я.
Не хочу говорить о Клаудии. Ничем хорошим это не закончится.
— Ты стал редко заходить, — замечает она. — У надзирателя появилась личная жизнь?
— В смысле? — щурюсь я.
— В прямом смысле, — фыркает она и трясет головой, берет новую пачку сигарет.
Эбби бьет ладонью по пачке и вынимает сигарету. Она щелкает черной зажигалкой и делает первую затяжку, втягивая щеки.
Вряд ли стоит рассказывать про Джемму. Сомневаюсь, что Эбби есть до этого дело, но не успеваю об этом подумать, как слова слетают с языка:
— Я кое-кого встретил.
По виду не понять, удивилась она или нет, интересны ей новости или нет. Она глядит туда, где кудахчет телевизор, и снова затягивается. Изо рта струится сизый дым.
— Я устроилась на работу.
Вот это сюрприз. Она не работала почти три месяца, да и предыдущая работа была ерундовой.
— Правда?
— Да, правда, — надменно говорит она.
— Чем занимаешься?
Она пожимает плечами. По дрожащему подбородку я все понимаю — понимаю, чем она занимается. Работой это не назвать. Я бы назвал это смертным приговором.
— Опять торгуешь?
Она сбрасывает пепел в раковину. Веки трепещут.
— Ты обещала. — Я вырываю сигарету из ее руки и бросаю в раковину. Обхватываю пальцами бицепс. Следы от уколов не ищу. Отметины можно спрятать в тысяче мест. — Ты обещала.
Эбби опускает голову и кое-как вырывается.
— Спятил, что ли? — шипит она и бьет меня по руке.
— Это я спятил? — спрашиваю я острым, как битое стекло, голосом. Перед глазами плывет. Пульс колотится быстро. — Ты брала у меня в долг на условии, что больше ты этим не занимаешься.
— Остынь. — Она даже не пытается изобразить извиняющийся вид, лишь берет новую сигарету.
«Остынь?» Сердце переворачивается, тяжело барабанит. Мысли разбегаются.
— Клаудия предупреждала, чтобы я тебе не верил. Она говорила, что ты никогда не изменишься.
И она была права.
Быстро и тихо я иду к спальне. Эбби без надобности меня провожать. Она никогда не отличалась изобретательностью в том, где прятать нычки, так что я точно знаю, где искать.
Все там, где я и думал. В глубине ящика лежат порошок и маленькие белые таблетки; пакеты с двадцатью пилюлями в каждом скатаны в плотный шар и перетянуты резинками, как в фильме про мафию.
Зажимаю один из пакетов между пальцами. Сглатываю горький привкус разочарования и встаю.
Цирк какой-то. Поверить не могу, что я опять повелся. Сколько еще раз я наступлю на одни и те же грабли?
В кухне Эбби стоит там, где я ее оставил. Она почти докурила сигарету. Плечи сгорблены. Пакет в моей руке реакции не вызывает.
— Мы договаривались. — Злит то, как звучит голос. — Ты говорила, что, если я помогу с арендой и продуктами, ты остановишься. Ты поклялась. — Звучит убого, знаю.
— Спустись уже с небес на землю. Подвернулся шанс, и я согласилась, — рычит Эбби. — Хотя тебе не понять!
Дальше так продолжаться не может. Нельзя раз за разом стараться и давать маху. Нельзя ходить по кругу, вечно оказываясь в исходной точке.
Поднимаю пакет над головой.
— Тебе нужна помощь. Если не прекратишь, ты себя угробишь.
— Заткнись, мать твою! Тоже мне Поллианна, — негодует она и прыгает за таблетками.