Я отступаю, чтобы она не дотянулась.
— Хватит! — Я крепче сжимаю пакет.
— Они мне нужны! — орет она. Слюна собирается в уголках рта. — То, что я делаю, тебя не касается. Никогда не касалось!
Таблетки я не отдаю — она молотит кулаками по груди, впивается ногтями в кожу, злобно кряхтит, пинает по голени босой ногой. Так продолжается около минуты.
Когда я вжимаюсь в стойку, а Эбби того и гляди вонзит в меня зубы, я бросаю пакет. Он шлепается на пол и открывается. Таблетки катятся по полу и исчезают под холодильником. С обиженным воплем Эбби ныряет за ними.
— Ты хоть знаешь, сколько они стоят? — визжит она, сгребая таблетки.
Горло перехватывает. Понятия не имею, что делать. Я тяжело дышу, потею, даже дрожу. Нервы сдают, становится обидно. Хочется по чему-нибудь ударить. Хочется разбить стекло, разломать стены в паршивой квартире.
Вспоминается добрая милая Джемма с нежными серо-голубыми глазами. Хочется уйти. Хочется, чтобы эта часть жизни закончилась. Хочется спихнуть ее в яму и засыпать сырой землей.
— Пойду я, — вдруг говорю я.
— Отлично! — вопит Эбби.
Провожу руками по волосам, с медленным вздохом выпрямляюсь. Уже собираюсь уйти, но что-то останавливает. Я разворачиваюсь и произношу:
— Тебе правда нужна помощь.
В ответ она угрюмо хохочет. Эбби по-прежнему ползает по полу, пакет с таблетками держит в руке. Лицо пошло розовыми пятнами. Тушь растеклась. Кожа вокруг губ в глубоких бороздках. Она выглядит уставшей. Она выглядит постаревшей.
— Серьезно.
Эбби моргает и отводит глаза. Она запечатывает пакет.
— Пожалуйста.
На этот раз гнева в голосе нет. Я снова маленький, снова молюсь, чтобы в мире все встало на свои места. Хочу того, чего хотел всегда: чтобы эта женщина не была наркоманкой, чтобы она нашла нормальную работу. Не хочу видеть, как она спускает все на таблетки, жутких мужиков и схемы быстрого обогащения.
— Пожалуйста, — повторяю я, хотя на успех не рассчитываю.
Эбби на меня не смотрит. Она поднимается с пола.
— Ты не имеешь права приходить и указывать, что мне делать.
— Ты сама меня позвала, — напоминаю я.
— Я передумала. Я хочу, чтобы ты ушел.
Она сует таблетки под мышку и вытряхивает из пачки сигарету.
— Не надо, — вымученно проговариваю я. — Можно жить по-другому.
Она дважды щелкает зажигалкой и прикуривает. Руки у нее трясутся.
— Я сказала: выметайся!
Тяжело сглотнув, я говорю:
— Если я уйду, то насовсем.
— Для того я тебя и выкидываю. Толку от тебя ноль, — выплевывает она.
Слова должны причинить боль, но нет, мне не привыкать.
— Ладно.
У выхода меня останавливает ее голос:
— Я не хотела такого сына.
— Да. — Открываю дверь, острые лучи света проникают в темную квартиру. — А я не хотел такую мать.
Джемма
Когда все хорошо (чересчур хорошо), где-то в подсознании появляется навязчивое ощущение, параноидальная невротическая мысль, что как-то все слишком гладко, слишком правильно, слишком безупречно. Вы начинаете думать, что скоро случится катастрофа. Вы начинаете бояться, что астероиды обрушатся на землю, бояться упасть в котел с кипящим маслом, бояться рака кожи, аневризмы мозга, паразитов и гейзеров в Йеллоустоне.
Понимаете, о чем я?
Во вторник у меня этого ощущения нет.
По пути к машине я напеваю и играю в дурацкую игру на телефоне. Я занимаюсь этим больше часа и застряла на 213 уровне. Меня оправдывает только то, что в игре полно конфет и мне надо их давить.
С чаевыми в кошельке я собираюсь в магазин за продуктами. Хватит уже есть мороженое, шоколад, соленую лапшу и замороженную пиццу.
По-моему, жизнь прекрасна.
— Джемма Сэйерс!
Я с недоумением поворачиваю голову, пытаюсь сообразить, зачем ко мне идет невысокий коренастый мужчина. Синие гольфы доходят до икр толщиной с дерево. Выцветшая красная бейсболка сидит на голове криво. У него темные усы и густые бакенбарды. С чем-то серебристо-черным в руках он мчится по пятнистому тротуару. Вытягиваю шею и щурюсь на солнце.
— Посмотрите сюда! — кричит он.
Даже когда он поднимает камеру, я не понимаю, какого черта он делает и откуда он знает мое имя.
Меня осеняет после щелчка затвора. Слабый звук по ощущениям напоминает удар по ребрам или взрыв маленькой планеты.
ЩЁЛК.
Я кричу, вскидываю руки в жалкой попытке прикрыть лицо от нацеленного на меня объектива.
Фотографу плевать, что я на грани обморока, плевать, что мне нечем дышать, что сердце в груди сжимается. Он подходит и, словно мы две девушки и берем один коктейль на двоих, буднично просит: