Смит здесь, с нами. Он либо кружит по приемной, останавливаясь, чтобы посмотреть на акриловые картины, словно он в художественном музее и анализирует разновидности и значение цветов, либо ходит к ближайшему автомату за никому не нужными снеками и газировкой.
В приемной мы не одни. Напротив меня мужчина в полосатой футболке сидит с девушкой, которая уткнулась заплаканным лицом ему в руку. Он дрыгает ногой и проверяет телефон, словно информация о жене каким-то образом материализуется в ленте «Фейсбука». Рядом с журналами сидит пара. Их дочь упала и ударилась головой о бордюр.
Каждый раз, когда в конце коридора разъезжаются стеклянные двери, все поднимают глаза и задерживают дыхание. Иногда кто-то останавливается, но в основном все быстро проходят мимо — наверное, спешат домой или в кафетерий. Иногда у людей угрюмо поджаты губы, а взгляд серьезный. Но, как правило, все улыбаются, словно только что услышали шутку. Меня это бесит, но потом я думаю: «А что еще остается, если ты этим живешь?» Честно говоря, когда люди проходят мимо, все вздыхают с облегчением. Мы все ждем новостей, точнее, правильных новостей. Отсутствие новостей — это неплохо.
Я все время вспоминаю последний визит в больницу. Это случилось тем самым вечером, когда я угробил свою карьеру. Тогда я был в хлам. В глазах мутилось, я слышал белый шум. Окровавленный кулак распух после того, как я вмазал копу. Мне наложили десять швов около линии роста волос, поскольку меня били головой о тротуар.
Медсестра в темно-зеленом халате что-то мне дала.
— Чтобы не чувствовать иглу, — сказала она.
Чувствовать? Смешная шутка. В таком состоянии я не чувствовал вообще ничего.
Тем вечером мне предъявили обвинения, полицейский не отходил от меня ни на шаг. Я даже в туалет ходил с копом, смотревшим, как я расстегиваю ширинку.
Иронично. Сейчас я хочу поговорить с полицией, но на вопросы ответить некому.
— Лэндон. — Я смотрю на Смита. Видимо, он зовет меня не первый раз. — Все будет хорошо.
— Н-да? — заламываю я бровь.
— Естественно. — Он падает на стул рядом со мной и кладет ногу на колено. С тяжелым вздохом он осматривает коридор, следит глазами за сестрой. — Хочешь что-нибудь из автомата?
Я качаю головой и моргаю, чувствуя, что веки замерзли.
— Точно не хочешь, чтобы я позвонил Джемме?
Я поджимаю губы и бросаю:
— Нет, сначала надо что-нибудь узнать.
Со вздохом он смотрит в сторону регистратуры.
— Такими темпами на это уйдут годы.
Он прав. Эбби в операционной уже несколько часов, никто ничего не сообщает. Мы точно знаем, что в 2:22 ночи сосед нашел Эбби на полу в ванной и вызвал скорую.
Сотрудники скорой ее стабилизировали, но возникли осложнения — что-то с сердцем. Она приходила в себя и сказала, что приняла бензо и вколола дилаудид.
Больше мы ничего не знаем. Мы задавали вопросы, но ответы получали размытые: «Врачи делают что могут», «Скоро что-нибудь будет известно».
Так что мы ждем.
К нам подходит полицейский.
Следователь в желтой рубашке с короткими рукавами принимает мое заявление. Все проходит быстро и продуктивно. Я рассказываю, что видел ее вчера. Да, я знал, что она опять употребляет. В конце он дает мне визитку и хлопает меня по спине, словно мы друзья.
Клаудия смотрит на меня круглыми глазами. Она делает осторожный шаг вперед.
— Ты ее видел?
Вопрос рассекает воздух. Ответ застревает в горле. Я сглатываю горечь. Я начинаю говорить резким голосом, но шорох стеклянных дверей и топот шагов меня останавливают.
Все поворачиваются в одном и том же направлении. Кровь приливает к голове, я думаю о ветрах, сносящих линии электропередач, о гигантских волнах, поглощающих берег.
На этот раз нет игривой улыбки и целеустремленной походки. На этот раз серьезные глаза устремлены на меня.
Глава 22
Джемма
— Макиато с фундуком скоро будет готов.
Пока Рен делает заказ, я цокаю языком и сквозь запотевшее окно смотрю на хаос, разворачивающийся на тротуаре: молодая мать, толкающая коляску, уворачивается от скейтбордиста, мужчина в элегантном деловом костюме разговаривает по телефону и яростно размахивает руками, чуть дальше нетерпеливо сигналит водитель, безупречно одетый пожилой мужчина истошно кричит что-то по-испански.
Не знаю, что я здесь делаю. Не знаю, что я чувствую. Мне не грустно. Мне не радостно. Ауровед наверняка решила бы, что я сложная и замкнутая.
— Пожалуйста.
Рен выдергивает меня из мыслей. Он с улыбкой ставит две чашки на круглый столик.