— Спасибо. — Я отворачиваюсь.
Он мнется, прекращает улыбаться.
— Я взял круассаны. Девушка сказала, что они лучшие в городе, и предложила попробовать их с медом.
— Ладно. — В какой-нибудь альтернативной вселенной меня ну очень заботят круассаны с медом.
Рен кивает и бежит к стойке. Минуту спустя он возвращается с белой керамической тарелкой, где лежат слоеные круассаны, и медведеобразной бутылкой с медом.
— Ну что, малышка, как дела? — спрашивает он и между тем берет чашку с кофе.
Я замираю. «Малышка?»
Он троллит меня, что ли?
Мы давно не общались, но он все равно считает, что может звать меня малышкой? Со вздохом я оглядываюсь и понимаю, что идея была очень-очень плохой.
— Малышка?
Наверное, Рен заметил, как я изменилась в лице. Я натягиваю фальшивую улыбку.
— По-твоему, звать меня малышкой — это смешно? — резко спрашиваю я.
Рен ставит чашку и встречается со мной взглядом. Он молчит.
— Тебя реально волнует, как у меня дела? — продолжаю я тем же пронзительным голосом. — Мы будем чесать языками и с любовью вспоминать прошлое? В этом задумка, да?
— Джемма, если ты дашь мне об…
— Надеюсь, ты не собирался объясняться, — перебиваю я, зажмуриваюсь и качаю головой. Челка щекочет ресницы. — Ты мне изменил. Ни одно объяснение не поможет об этом забыть. Слышать не хочу, что я все не так поняла и в действительности ты делал прием Геймлиха. Я достойна лучшего.
Женщина, сидящая в ближайшем кресле, начинает заинтересовываться нашим разговором. Она то и дело бросает взгляд в нашу сторону и достает телефон. Осмелюсь предположить, что она просматривает фотографии Рена и пытается сообразить, угадала она, кто мы такие, или нет. Супер.
— Я и не надеюсь, что ты забудешь. Я просто хочу поговорить…
Он затихает, повисает странная тишина, когда каждый ждет, что другой заговорит. Рен запускает пальцы в волосы.
— Это, конечно, не оправдание, но студия очень на меня наседала.
— Что это значит? — Я не добавляю: «И какое это имеет отношение ко мне?»
— Это значит, что сериал меня измотал, соблазн быть молодой голливудской звездой стал невыносимым. — Он складывает руки на столе. — Но в глубине души ты знаешь, что я не такой. Я не хочу быть таким.
— Похоже, ты все-таки пытаешься объясниться.
— Ты должна знать…
Я его перебиваю, потому что мне неловко засовывать пальцы в уши и высовывать язык:
— Ну вот опять. Я не хочу ничего знать о том, что тебе довелось пережить. Ты обидел и унизил меня. Точка.
— Джемма, если ты хотя бы послушаешь, ты поймешь…
— Хватит! — выплевываю я. — Нечего тут понимать. Чего ты хотел добиться своим приездом?
Он закрывает глаза и глубоко вздыхает, словно я истеричный ребенок, а он мне потакает.
— Случай с официанткой — это ужасная ошибка. Больше этого не повторится.
— Со мной точно не повторится.
— Я совершил ошибку, — кивает он, игнорируя мою злость. — Кошмарную ошибку.
— Мне до фонаря! — всплескиваю я руками. — Какая теперь разница? Ты же… встречаешься со своей партнершей, нет?
— Фото со Сьеррой было сделано, — хмурится он, — когда мы снимали сцену. Журналы, как обычно, все напутали.
Я вздыхаю и закрываю глаза.
— Слушай, я знаю, что сама об этом заговорила, но это вообще неважно. По мне, так трахайся с официанткой, спи со Сьеррой Симмс, или Кэти Перри, или Кейт Уинслет, или любой лохушкой.
Рен разочарованно надувает щеки и опускается на спинку кресла. С минуту он таращит на меня зеленые глаза, скользит взглядом по лицу в поисках ответов.
— Опомнись, что ты говоришь?
— Не хочу ничего слушать, сказала же. Все кончено.
— Ладно, я не буду объяснять любви всей своей жизни, почему я облажался, но ничего не кончено. Не думай, что я сдамся и откажусь от наших отношений. Я хочу двигаться вперед, но у нас ничего не получится, пока ты не отпустишь прошлое.
Эту речь сочинил один из сценаристов «Воя»? Эти реплики должны внушить мне чувство ничтожности и стыда?
Мудрые слова — это хорошо, когда их произносят мудрые люди, а когда ими разбрасывается эгоистичный придурок, это всего лишь слова.
— Ты не понимаешь, как все устроено. Нельзя спеть песенку под гитару, заявить о бессмертной любви и надеяться, что я уступлю, как какая-то неадекватная бестолочь. Мне все равно, сдашься ты или нет. Я поставила точку, а остальное меня не волнует.
Тишина. Рен возмущенно на меня глазеет. Он фыркает, потом берет бутылку с медом и поливает круассаны.
— Слушай, — говорит он уже без нежности в голосе, — я знаю, что обидел тебя. Я понимаю, что тебе мешало внимание, но я приехал поговорить о том, что принесет пользу нам обоим. Раньше ты никогда не поступала безрассудно, и мне хочется верить, что, несмотря на наше прошлое, ты останешься объективной.