Водя пальцем, офицер отыскивал строчки, в которых указывались должности свидетелей. В большинстве своем это были служащие больницы, деревенского совета, школы, а также люди, числившиеся в списках социального обеспечения и, значит, зависевшие от совета. Необходимо было вызвать кого-то из них, дать дополнительные показания. Но офицер не успел этого сделать, так как в комнату вошел председатель совета и прошептал ему на ухо так, чтобы не слышали писарь и солдат:
— Этих свидетелей недостаточно. Придется вызывать его жену, соседей и тех, кто работал с ним вместе. Ты же видишь, все опрошенные никакого отношения к ад-Дабишу не имеют. Некоторые, наверное, в жизни его не видели.
Так же шепотом офицер ответил:
— Вы сами их насобирали, досточтимый председатель.
— Ничего не поделаешь.
— Значит, нужно вести следствие по всей форме?
— Не забудь про розыск подследственного.
В груди офицера шевельнулась давняя страсть к приключениям и разгадыванию тайн. Он весело рассмеялся, заражая своим смехом и председателя:
— Ты в детстве никогда не мечтал стать сыщиком?
— Нет, — сказал председатель и, показывая рукой на свою голову, добавил: — Просто здесь мозги, а не солома. — И оба снова расхохотались.
Офицер протянул ладонью вверх свою полную белую руку. Председатель с размаху положил на нее свою. Раздавшийся при этом шлепок заставил присутствующих вздрогнуть. Еще храня следы улыбки на лице, председатель вышел и приказал немедленно доставить остальных свидетелей и приготовить господам следователям кофе и чай. Офицер, насмеявшись, вытер губы тыльной стороной ладони и взглянул на писаря.
— Вся эта история, — сказал он, — сплошная комедия.
Писарю здесь следовало также засмеяться, что он и сделал. Отсмеявшись, наставительно проговорил:
— Худшее из несчастий то, которое вызывает смех.
— Из несчастий? — непонимающе переспросил офицер.
— Конечно, — серьезно подтвердил писарь. — Разве не несчастье, когда умным и благородным людям приходится так обременять себя заботами из-за какой-то букашки ад-Дабиша?!
— Нет худа без добра. Мы проводим здесь время, спрашиваем, выслушиваем, беседуем, решаем судьбы рабов Аллаха.
— Это верно, эфендим[10].
Офицер выпил чашечку сладкого кофе, выкурил импортную сигарету невероятной длины. Писарь никогда раньше таких не видел, и ему показалось, что она длиной сантиметров пятьдесят, не меньше. «Чего только не придумают», — вздохнул он про себя. Снаружи собрались свидетели. Офицер заявил, что он поведет расследование новым методом, ни в Египте и нигде в мире еще не применявшимся: восстановит всю картину того злочастного дня с помощью людей, с которыми встречался ад-Дабиш. Писарь попросил напомнить ему в какой день все это случилось.
— В воскресенье, — ответил офицер, — недаром говорят, что в воскресном дне есть злосчастный час.
Писарь осторожно поправил господина офицера, напомнив, что таким днем считается пятница. Но, заметив выражение недовольства на лице начальника, поспешил добавить, что в каждой деревне свои поверья. Жители ад-Дахрийи называют злосчастным днем пятницу, но они, безусловно, ошибаются, так как истинно злосчастный день — воскресенье.
Свидетельство глашатая
Первым вошел высокий человек со следами кохля[11] вокруг глаз, с ухоженной, аккуратно подстриженной бородой. Писарь представил его офицеру как деревенского глашатая. Свидетель показал, что, когда он проходил по улочке, где находится дом ад-Дабиша Араиса, объявляя о прибытии помощи, времени и условиях ее распределения, навстречу ему выбежала маленькая дочь ад-Дабиша Нурситту. Расставив ручонки, она преградила ему дорогу и закричала:
— Ты что объявляешь, дяденька?
Сочтя ее поступок детской шалостью, глашатай не ответил на вопрос. Из дома вышла жена ад-Дабиша и спросила:
10
Эфендим (или эфенди) — господин, сударь; почтительное обращение; может прибавляться к имени собственному.