Злополучный день — воскресенье. В такой день даже из уст невинных детей истины не услышишь. Ад-Дабиш выглядел очень усталым. Прислонился спиной к закопченной стене, стал жевать сухую лепешку. Ничего больше у нас не осталось, ни чаю, ни сахару. Один кусок прожевал, а на второй слюны не хватило. Проглотил с трудом. Третий и откусить не смог, скулы свело. Я поняла, что лепешкой он горло себе оцарапал. Бросил жевать, встал, собрал остатки табаку, набил трубку, затянулся так, что жилы на шее вздулись. Из ноздрей густой дым пошел. Видно, дымом хотел пустой желудок обмануть. А уходя, уже с порога спросил меня:
— Значит, если бы ты была на сносях?..
Я ничего не ответила, а про себя подумала: на все воля Аллаха.
Он сказал:
— Сколько мы женаты, ты всегда на сносях, хоть нам это и не к чему. Я ведь не чиновник, надбавки за каждого ребенка не получаю. Правда, нынешнее правительство перестало надбавку за детей платить. Единственный раз понадобилось, чтоб ты беременной была, так вот на тебе! Что делать? Не судьба!
Эти слова очень обрадовали офицера. Он велел писарю подчеркнуть их как главное признание. Отложив перо, писарь стал вслух восхищаться необыкновенным умением своего начальника вести расследование. Сказал, что он работал с многими следователями, но ни один из них не сравнится с господином офицером, — он готов поклясться в этом здоровьем отца и матери. Офицер поблагодарил подчиненного за пришедшийся очень к месту панегирик. Сказал, что всегда относился к делу с величайшей серьезностью, и если бы не обстоятельства, которые заставляют его торопиться, то он провел бы образцовое расследование, такое, что оно вошло бы в историю, и его изучали бы в полицейских колледжах и на юридических факультетах, а также на отделении истории филологического факультета в качестве примера для будущих поколений. Офицер махнул рукой, делая знак жене сельскохозяйственного рабочего подойти поближе. Теперь их разделял только стол. Следователь предупредил женщину, что хочет задать ей самый важный вопрос. Но она не дала ему окончить фразу, заявила, что пришла ее очередь говорить, что она явилась из дома не для того, чтобы отвечать на его вопросы, а чтобы услышать его ответ на простой вопрос: где ад-Дабиш? В тюрьме, в больнице? Как она может его навестить? Офицер возмутился: она не имеет права спрашивать! Никто не отрицает, что он ее муж, но он находится под следствием. Пусть она не волнуется, он в надежном месте, и его хорошо охраняют. Во всяком случае, ему гарантированы кусок хлеба и место для сна. Что же касается ее вопроса, то он заставил его, следователя, вспомнить об одном моменте, без выяснения которого следствие не может считаться законченным, а именно — как ад-Дабиш додумался подложить ей живот, кто подсказал ему эту мысль, какие силы за ним стояли и кто финансировал эту операцию? Женщина ничего не отвечала. Глаза ее наполнились слезами. Как сквозь сон, услышала она голос дочери. Сомкнула веки, слезы выкатились из глаз, потекли по щекам. Губами Судфа ощутила их соленый вкус. Офицер немного растерялся, не зная, как ему быть. Потом приказал солдату вывести свидетельницу, чтобы она успокоилась. Солдат крикнул стоящим за дверью:
— Следующий.
Часть разговора, имевшего место между ад-Дабишем и аль-Гульбаном. Офицер считает необходимым внести ее в протокол
Вошел человек со следами сильной усталости на лице.
— Имя?
— Аль-Гульбан Абдалла.
— Профессия?
— Сельскохозяйственный рабочий, товарищ ад-Дабиша.
— В котором часу ты встретил ад-Дабиша в прошлое воскресенье?
— Я встретил его утром перед мечетью святого Абдаллы ан-Нишаби. У него в руках не было пестрого платка, в котором он носит свой обед, и я понял, что ад-Дабиш или собирается вернуться в полдень поесть дома, или ему нечего было положить в платок, и он ушел с пустыми руками. Значит, в полдень он просто ляжет спать. Гордость не позволяла ему есть принесенное другими. Мы отправились в поле. Оба были босиком и шагали осторожно, обходя овечий помет, колючки от кактусов и кучи кирпича и щебня, сваленные перед домами богатых людей, которые намеревались делать ремонт или строиться заново. Я хотел спросить его насчет обеда, но не стал, чтобы не портить ему настроение с утра, и шел молча. Ад-Дабиш тоже молчал. Только когда мы оставили за собой дома и вышли в открытое поле, он неожиданно спросил:
— Твоя жена беременна?
— Конечно, — усмехнулся я.
— Везет тебе!
— В чем везет?
По крайней мере, ты получишь сегодня продукты.
— А ты?
— А я невезучий. Что поделаешь!