— Пошли.
Теперь Судфа уже хорошо понимала его план и молча повиновалась. Если б она осмелилась возразить, он растерзал бы ее на месте. Они быстро шагали по опустевшим улицам, боясь встреч и недоуменных расспросов. К больнице подошли не через ворота — ад-Дабиш поднял проволоку, служившую забором, и помог Судфе подлезть под нее. В больнице он усадил ее в вестибюле, перед кабинетом, где принимают анализы, подальше от толпы, ожидающей получения продуктов. Тщательно прикрыл ее лицо покрывалом и ушел, потом вернулся и повел ее к доктору. Доктор спросил у Судфы ее имя и имя мужа, записал в книгу и, взяв ее за палец, приложил его сначала к подушке для печати, а затем к листу бумаги в нескольких местах. Зачем все это, она не знала, но была счастлива, что получит помощь.
Она говорила, а я не решался ее прервать. Наконец улучил момент, чтобы спросить, много ли продуктов она получила. Судфа положила спящего ребенка на плечо и начала считать при помощи пальцев обеих рук. Выходило, что они принесли домой четырехкилограммовую банку растительного масла, двадцать пять килограммов муки, четыре килограмма искусственного жира и мешок сухого молока, а также кусок сыра в блестящем целлофане.
Ад-Дабиш сразу вырос в ее глазах. Судфа поняла, что он кое-чего смыслит в жизни и она без него не стоит выеденного яйца. Разложив принесенное добро посреди комнаты, она любовалась им и не знала, за что взяться. Никогда за время ее замужества в их доме не было такого количества еды. Ад-Дабиш тут же ушел в поле дорабатывать остаток дня, плату за который они уже получили и проели. «Пусть лучше на мне будет долг за полдня, — сказал он, — чем за целый день». Судфа, оставшись одна, раздумывала, что бы ей приготовить на ужин. Она решила пустить в ход все: и муку, и сыр, и жир, и сухое молоко. Разожгла в печке огонь, приготовила посуду, и вскоре соседи учуяли доносящиеся из ее дома дразнящие запахи растапливаемого жира и кипящей воды, увидели над крышей голубой дымок, услышали потрескивание огня в печи и шипение масла на сковороде. Но тут явился врач со своей свитой.
Прошло не больше часа с тех пор, как они принесли домой продукты. Судфа мешала в тазу муку с горячей водой. Поднимавшийся пар окрасил ее лицо в розовый цвет, придав ей совсем юный вид. Дети полукругом сидели возле большой миски с горячим молоком, в которое были накрошены остатки сухой лепешки, и махали над ней ручонками, чтобы молоко скорей остыло. Судфа отрезала каждому по куску сыра. Она целиком ушла в работу, думая о том, что когда ад-Дабиш вернется вечером с поля, его ожидает настоящее пиршество.
Они вошли, не постучав. Судфа даже не сразу их заметила. Забрали все: муку в тазу, жир, сухое молоко, миску, стоявшую перед детьми. Судфа пыталась спрятать сверток тряпья, но не успела. Даже кусочек сыра, приготовленный Судфой для себя, они тоже углядели и забрали.
— Ничего, ничего не оставили? — спросил я.
Она развела руками. Потом вытащила из складок головного платка небольшую бумажку. Она не знала, что в ней написано, думала, что-нибудь важное. На бумажке английские слова: от американского народа — беднякам мира. Прочитав надпись, я вернул ей листок, который она молча свернула и засунула снова в складки головного платка. Она выглядела очень усталой и тяжело дышала.
Сказала:
— Богатые получили помощь без всяких хитростей.
— Почему богатые получили помощь? Разве они в ней нуждаются?
— Море любит воду.
— А почему же отобрали у вас?
— У кого же еще отбирать? Разве кто-нибудь может затолкать мула в кувшин? Кто осмелится встать поперек дороги доктору, омде и богатым людям? Такой человек еще не родился на свет. Говори, что хочешь, все впустую, а враги торжествуют.
— Какие враги, Судфа?
— А к чему ты все это спрашиваешь?
Я промолчал. Друг мой объяснил ей, что я писатель, но она не знала, что это такое. Обернувшись ко мне, сказала, что ад-Дабиш не совершил никакого преступления. Вся деревня так делала. Доктор внес в списки имена всех, кого он лечит дома за деньги. Это богатые люди, и, конечно, они ни в чем не нуждаются. Одна богатая семья привязала животы пяти служанкам и послала их получать продукты. Ад-Дабиш не сам это придумал. Видно кто-то надоумил его. От волнения голос Судфы зазвучал громче: