«Неужели я еще и в парке работать буду? На карусели? Фигня какая», – подумала я. И поискала глазами Наташу – мы с ней дружили, несмотря на разницу в возрасте. Наташа стояла у окна и улыбалась.
– Что у тебя? Тоже ерунда какая-то?
– Даже не знаю, как трактовать. У меня – вот. «Поднимешь свое с земли», – обещал маленький белый обрывок с неровными краями.
А скоро пришел февраль и приволок с собой совершенно дикие для наших мест морозы. Старожилы ахали, грустили в отсутствие парнуса[5], и крестились нищие морозостойкие старушки у церкви, мимо которой я бегала на работу, – прихожан в такую стужу из домов никакая вера не могла выманить. Наташа обычно уходила из редакции позже всех. Куда и к кому ей было спешить? Заведенная к тому времени серо-голубая кошка Ириска отличалась спокойным, терпеливым нравом и встречала Наташу, сидя на тумбочке в коридоре, неизменно радуясь сколь угодно позднему, но возвращению обожаемой хозяйки. И я часто забегала к Наташе за книжками, потому что библиотека в ее доме была просто уникальной.
В тот пятничный вечер она ушла с дежурства вместе со мной – примерно в одиннадцатом часу. А в понедельник дождалась, пока я вечером привезла всякие бумаги, отвела в кафе и рассказала невероятное:
– Такой зусман – жуть, воздух аж звенит. Я пулей лечу от автобусной остановки до дома, выходной предвкушаю, обрадовалась на ходу, что лампочки в фонарях уличных поменяли на новые, светло. Но не настолько, чтоб во все углы нашего двора достать. У подъезда как раз темновато было. Там я об него и споткнулась. Лежит на боку, скрючился в позе эмбриона, портфель к груди прижимает. Одет прилично, ботинки дорогие, дубленка, шапка норковая. И весь уже снегом припорошен. Пьяный – я дух-то этот наизусть знаю, сосед мой по лестничной клетке большой любитель выпить. И смертник, потому что мороз к двадцати пяти уже подбирается. До утра не дотянет человек, замерзнет. Не смогла я его оставить там погибать, понимаешь?
Заволокла как-то к себе на первый этаж. Даже не проснулся, когда по подъездным ступенькам пробумкали его ноги – вусмерть ушатался, бедолага. Заволокла, отдышалась, в коридоре прямо одеяло под него подсунула кое-как, подушку под голову, а сама в маминой комнате дверь на крючок кованый закрыла и всю ночь книгу читала. Задремала, когда уже светало.
Глаза открываю – и аж подпрыгнула, вспомнила о найденыше. Выхожу из комнаты на цыпочках и кляну себя почем зря: дурища, приволокла незнакомого мужика в дом, а возможности уйти тихо не дала – дверь автоматически заперла изнутри на нижний замок, ключ висит рядом, но так, что не сразу и увидишь. Мысли о том, что гость мог обидеть, у меня даже и не появилось почему-то. Иду по коридору, а из кухни чаем свежезаваренным пахнет, да каким-то необыкновенным – не моим, обычным, «со слоном», точно знаю.
Мужик живехонек и уже, между прочим, в мамином пестром переднике, стоит спиной ко мне и достает из портфеля баночки разноцветные со всякими вкусностями, на стол ставит, хлеб режет. Ириска моя тарахтит, как дизель, и об его ноги трется, забыв, что обычно не очень чужих привечает. А я жду, когда ж он заметит-то меня. Повернулся – оказался очень симпатичным и очень смущенным. Представился Сашей.
И Наташа как-то особенно улыбнулась. Мелкая я была совсем, не знала еще, как женщины в предчувствии счастья выглядят, но мне показалось, что в кафешке той скромненькой прямо стало светлее.
В общем, спасенный Саша в наш город в командировку приехал. На завод тяжелого сельскохозяйственного машиностроения. Дела закончил и с принимающей стороной посетил ресторан – отметить удачное подписание чего-то там. Славно отметили. Практически непьющий Саша, уверив хозяев, что «в полном порядке и все под контролем, пацаны!», в бессознательном состоянии перепутал автобусы и вместо своей гостиницы прибрел к дому Наташи – остановка была буквально в ста метрах от ее двора. Там в уютном сугробике и настигла его отключка. И если бы не Наташа, не было бы в жизни ленинградца Саши больше ни одного февраля. И жены прекрасной не было бы, да. И сына, сейчас уже известного ученого. И дочки. И внуков.