Мне не хотелось поражать невиданными достижениями зал, мне было довольно просто жить в цирке, просто иметь возможность выходить в манеж каждый вечер, просто быть частью – да что там! – маленькой частичкой этого прекрасного мира и хорошо делать свое дело. И я была согласна войти рядовым исполнителем в любой номер. Разумеется, после того, как руководителя этого номера одобрит Юрий Евгеньевич, потому что руководитель этот артисту и мама, и папа, и Высший суд, да и суд Линча порой.
Всецело доверив обустройство быта заботам чудесной Фиры Моисеевны, два опекуна, директор и шпрехшталмейстер, сконцентрировались на контроле моего финансового состояния, режима дня и исполнении обязанностей ведущей программы. Чем я там занимаюсь на манеже в личное время, их, судя по всему, волновало мало. А вот третий гарант, ответственный за мою молодую жисть, коверный дядя Коля, неожиданно принял живое участие в наших с Ковбоем занятиях.
Каждый день на репетициях я видела в зале его доброе, но уже основательно стекшее вниз лицо с отвисшими брыльками, с гримом, намертво въевшимся в кожу на щеках и вокруг глаз, смешной красный кончик его носа – ну, тут не только многолетний грим, конечно, был виноват, чего уж там. Любил дядя Коля «беленькую» нежно, но во хмелю делался мягок необычайно, ласков по-отечески и говорлив. Меня дополнительно баловал и все пытался накормить вкусненьким: шоколадками, заварными пирожными, которые мастерски пекла в специальной походной духовке его жена, дефицитными дорогущими конфетами «Трюфель», и неподдельно горевал, что не люблю сладости: «Барышня должна конфетки и прочее пралине иногда есть, деточка… От этого кожа барышни гладкой становится, а характер – мягким. На конфетку, деточка».
Боясь обидеть старого артиста, я, категорически равнодушная к сладкому с детства, покладисто брала конфетки-шоколадки во множестве, а потом меняла накопившееся великолепие на добрый кусок мяса и овощи у рабочих, ухаживающих за медведями (они же использовали конфетный бартер, чтоб подсластить отношения с девочками, работающими на конюшне и псарне). У меня получалось здорово экономить на покупке еды и регулярно откладывать денежки из небольшой зарплаты – я копила на свой первый будущий костюм для номера. Тут швейное искусство моей Фиры Моисеевны уже помочь не могло. Костюм надо было заказывать в самой Москве, в цирковых мастерских, а чтоб он был красивым, покупать искусственные драгоценные камни, отделочную фурнитуру, блестки и специальный трикотаж телесного цвета за границей. Гимнастка Ирка Романова собиралась зимой на гастроли в Польшу и пообещала привезти все что нужно. Для закупки требовалось рублей двести – каждый человек, выросший в Советском Союзе, поймет всю неподъемность этой суммы. Но я очень хотела, чтоб к моменту заказа деньги на «приданое» были собраны все, даже на последнюю бусину.
Ха, знала бы я тогда, что для костюма моего совершенно не нужны будут роскошные украшения и прелестные трико-сеточки «под цвет тела»! У Духа цирка оказалось еще и симпатичное чувство юмора. Зато я еще тогда научилась экономить.
Так вот, сам того не ведая и искренне желая мне исключительно добра, милейший дядя Коля однажды сильно осложнил мою жизнь, приковыляв нетвердой походкой (опять был понедельник, цирковые, разумеется, отдыхали, и коверный уже принял на грудь свои дневные «два-по-писят»). Присел на барьер, – рядом пыхтела под бдительным оком Ковбоя совершенно непьющая, а потому не делавшая различий между рабочими и выходными днями я – понаблюдал немного и вдруг сказал:
– Витенька, а ведь прямой подъем-то у девочки, совсем прямой, погляди. Что ж ты, Витенька? Как она на комплимент выходить будет? Непорядок…
– Точно, вот же я долбодятел, – осознал Витенька, – бросай булавы и готовься, детка, щас начнем.
Подъем «ломают», чтобы стопа с вытянутым и напряженным носком, обутая в мягкую кожаную тапочку-чешку, изгибалась красивой дугой. Балетным постоянными упражнениями ломают еще в детских группах училища, лет в восемь, цирковым – тоже с детства. А в мои шестнадцать, да после парашютного спорта… В общем, меня усадили на барьер, положили ногу на пятку и попросили вытянуть носок. Вытянула. Получилось очень красиво, на мой взгляд. Но мучители сокрушенно затрясли головами, а Витька ухватил рукой пальцы ног и, надавив коленом сверху на подъем, пригнул к бархату барьера. Не резко и не сильно, но ужасно больно – я взвыла так, что на конюшне зафыркал Мальчик. Тиран спуску мне не давал, и полчаса «ломания» были обеспечены. Для каждой ноги полчаса. Ежедневно.