Настя резко села и вдохнула, длинно и хрипло. Пальцы во что-то вцепились, ноги дергались, сердце колотилось, как японский барабан. Кругом была темень. А может, вообще ничего не было – только черная пустота.
Свет в доме отрубили, что ли, неуверенно подумала Настя. Но тогда время от времени светили бы фонари и поздние машины снизу плюс луна всякая со звездами. Может, во всем районе отрубили, к тому же новолуние и низкая облачность, например. Чего гадать, спать надо – завтра контрольная и соревнования, туда лучше в разобранном и невыспанном состоянии не соваться.
Мысль о соревнованиях бросила Настю в дрожь, мелкую и почти приятную, как горячая вода, обливающая замерзшую руку. Настя участвовала уже в трех соревнованиях – в двух по выездке и в одном по кюру, костюмированному фристайлу. Конкур, то есть прыжки через препятствия, предстоял ей впервые.
Спать почему-то не хотелось вообще. От волнения, что ли. Который час вообще?
Настя пошарила рукой в поисках телефона и чуть не свалилась. Тумбочки рядом с кроватью не было, стула тоже, да и кровать была совсем не Настиной – и не кроватью вовсе. Лежак это был какой-то с рыхлым неровным матрасом и такой же подушкой. Они шуршали, будто набитые травой – даже не травой, а толстыми стеблями. И одеяло было странным, кажется грубо сшитым из отдельных кусков. Спасибо хоть без запаха.
Настя осторожно спустила ноги. Пол твердый и холодный. Каменный, что ли? Она проверила ладонями, выпрямилась и пошла, выставив руки перед собой. Немедленно наткнулась на стену, замерла и нерешительно крикнула:
– Эй!
Прислушалась и повторила, уже громче:
– Эй!
И уже во весь голос заорала:
– Ма-а-ама!!!
И тут Настя вспомнила дикий сон про Макса и компьютерную игру. Она старательно усмехнулась, уговаривая сердце не начинать снова барабанные увертюры, и очень спокойно сказала:
– Ерунда, не бывает так, не бывает, это сон, сейчас проснусь.
Оторвала руки от стены, развернулась к кровати, чтобы лечь, заснуть и проснуться в своей комнате, – и тут же потеряла ориентацию и равновесие. Настя поняла, что снова валится с какой-то гигантской высоты на твердый пол – но теперь уже не во сне, а на самом деле, – поспешно села, подворачивая лодыжки, на жесткий холодный пол и повторила сквозь всхлип:
– Мама. Мама!
Тьма молчала.
– Мамочка! – закричала Настя и, кажется, потеряла сознание.
4. На этом свете
Сознание возвращалось, как сорвавшаяся с оси карусель, – то одним боком, то другим, взыгрывая тут же замолкающей музыкой, дурманя вкуснющими ароматами и ослепляя вспышками даже сквозь сомкнутые веки. Ослепну ведь, подумал Макс и решил в рамках борьбы с этой угрозой поспать еще минут пять.
Женский голос вдали пропел:
– Анастасия Павловна, извольте откушать. Яишенки или ремешка, выбор за вами.
Какая Павловна, подумал Макс сонно. Нет здесь никакой Павловны, чего орать-то, поспать не дают. Женский голос сказал ближе и уже не нараспев:
– Насть, вставай давай, опаздываешь. Сейчас поливать буду. Я серьезно.
Настя, вспомнил Макс и судорожно сел на кровати.
Не очень широкой, но очень удобной кровати с мягким и легким одеялом, нежно-зеленым и в белых цветах. Вернее, не одеяло в цветах, а та штука, внутри которой лежит одеяло. Кровать с Максом стояла в чужой комнате, небольшой, светлой и очень аккуратной. Стол с экраном, зеленоватое кресло на колесиках, два узких желтоватых шкафа, полка с книгами. Сроду он здесь не был.
Знакомое было за окном в щели зеленоватых занавесок – чистое голубое небо, как везде. Ну, кроме земель морогладов, над которыми висит хрустальный купол, а выше сразу космос. Макс откинул одеяло, встал, пошатнувшись, подошел к окну и раздернул шторы.
Не было там ничего знакомого, кроме неба. Вокруг толпились дома в несколько этажей, но все были ниже окна, из которого смотрел Макс. Совсем внизу лежала дорога, по ней проворно бегали машины. Горизонт загораживали дома и подъемные краны. И что-то слегка заслоняло окно, как третья занавеска, полупрозрачная. Макс поморгал, поводил рукой перед собой и взялся за голову.