Они с мамой тогда пришли на могилу дедушки. Уже возвращаясь обратно, по направлению к выходу, Надя вдруг вспомнила, что забыла на могиле Рози, свою куклу, и сказала, что быстренько сбегает за ней. Мама хотела было сходить с ней, но в тот день она с самого утра была бледна и чувствовала себя неважно, и, как-то криво улыбнувшись, она сказала, что подождет дочь здесь, у беседки. Когда Надя подбежала к могиле и схватила куклу («Рози, бедная Рози!.. Ты хотела бросить меня тут?»), которая почему-то лежала не в том углу, где она ее оставила, ближе к ограде, а у черного высеченного монумента, то что-то вдруг насторожило ее и заставило прислушаться. Тогда-то, с Рози на руках, она и услышала этот неуловимый щемящий звук, словно кто-то издалека, странно легкий и большой шел, нет, плыл сквозь кусты, сквозь зелень, сквозь чужие могилы, приближался сюда, и звук этот нарастал... Надя стояла, как завороженная, прислушиваясь, и с каждой секундой в ней возрастал безотчетный страх перед чем-то. Наконец, она вышла из ступора и побежала со всех ног отсюда, от могилы дедушки, и у нее было ощущение, будто что-то темное и страшное всю дорогу неслось за ее спиной, обжигая холодным дыханием, и стоит ей только обернуться... Однако, худшее ждало ее впереди. Когда она добежала до беседки (всего-то 30 метров туда и обратно, но какими же долгими они ей тогда показались), то увидела толпу людей, а за ними - свою мать, лежащую на земле, со странно спокойным выражением лица... кажется, она закричала, и тогда кто-то из толпы сказал, погладив при этом по голове: «Девочка, это твоя мама?.. Господи, вот горе-то...»
Надя очнулась, отталкивая от себя печальные воспоминания ушедшего. Но тревога, наполнившая ее сердце, никуда не ушла, напротив, она разрасталась, подобно снежному кому. Чтобы как-то унять ее, она инстинктивно направилась к свету, источник которого, небольшой подвесной фонарь, тускло мерцал метрах в двадцати от нее. Перегнивающие листья противно шуршали под ногами. Надя дошла до света, прямо перед ней, в неверном свете гаснущего фонаря, находилась чья-то могила, буквы на постаменте давно стерлись, и - О, УЖАС! - эта могила была разрыта и АБСОЛЮТНО ПУСТА! Но этого просто не может быть... Надя почувствовала, как волосы дыбом встают на ее голове. Она отчаянно озиралась по сторонам, теряя остатки хладнокровия. И вдруг сзади, на ее плечо легла чья-то тяжелая ладонь...»
- ААААААААААА!!!.. - заорал Олег, что было мочи, отскакивая в сторону, как ужаленный. Крик гулко разнесся по кладбищу, отозвавшись эхом. - Чееерт!.. Это ты! Тьфу, нельзя же так пугать... - сердце молотилось, как бешеное, дыхание срывалось, а Света, только что дотронувшаяся до его плеча, просто помирала со смеха, держась рукой за небольшое деревце, что росло вдоль длинной малоосвещенной кладбищенской аллеи, идущей параллельно небольшой церквушке.
- О господи, да что же ты так орешь, - сквозь смех, выговорила она, - я сама аж перепугалась.
- Да зачем так пугать, елки?! - все еще задыхаясь, зло выговорил Олег, страх которого обратился в гнев. - Зачем подкрадываться?!..
- Да я не нарочно, - прекращая смеяться, стала оправдываться Света, - и я не подкрадывалась! Я просто посмотрела, что в той часовенке, что у входа, глянула, а ты уже ушел вперед, я сама испугалась, догнала тебя, тронула - а что мне было делать, кричать в спину?! - а ты орешь, как зарезанный. Клянусь, я не хотела!
- Ну ладно, - махнул рукой Олег, вытирая невольный пот со лба, - только слышишь, все, поиграли и хватит, давай убираться отсюда, мы уже зашли, самопреодоление свершилось, и давай отсюда убираться. Мне здесь не нравится.
С самого начала, как они зашли сюда, Олег понял, что это была все-таки дурная затея. Когда перелазили через ограду - еще ничего, благо, она была невысокая и как раз под фонарем («Хорошо, что их даже ночью не гасят», - уверенно перепрыгивая первой, сказала Света, - «А то было бы совсем темно». «Да... уж», - кряхтя, согласился Олег), а вот как оказались внутри - всю эйфорию мигом сняло, как рукой. Здесь было темно, тихо и действительно страшно, причем даже не потому, что темно, и что тихо, а.... как-то все было здесь неестественно. Как другой мир. ОЧЕНЬ ТИХО. Жутко. И ничего, никого, кроме смутных очертаний бесконечных могил и... темноты. В которой по определению не могло быть ничего хорошего. Его начало трусить, хотя он шел вперед, все еще храбрясь, и тут эта рука... уффф. Показал себя как трус, перед девушкой, но сейчас это все неважно, главное - убраться отсюда подобру-поздорову, на привычной улице.