— Может быть, у него есть ручной дракон?
Ужин шёл своим чередом, но Вельскуда он уже не радовал. Беспокойство и сомнения овладели им. Справиться с ними он не мог — шум и многолюдье не давали сосредоточиться, поэтому Вельскуд сбежал к себе домой, чтобы отдохнуть и поразмыслить в тишине.
***
И в этот вечер к нему пожаловал гость.
Едва переступив порог своего дома, Вельскуд понял, что здесь кто-то есть. Кто-то обнаружился в кресле в гостиной, по-хозяйски протянувши ноги к весело потрескивавшему пламени в камине. Этот кто-то был невысок, тучен, обладал круглым, испещрённым мелкими следами оспинок лицом, маленькими, глубоко посаженными глазками и жиденькими волосами, которые обычно прикрывал грубый капюшон тёмной рясы. Обычно под рясой у него была броня, но теперь её не было видно, что, видимо, означало определённую степень доверия посетителя к тому, к кому он пришёл.
— Приветствую посланника, — привычная словесная формула словно застряла в зубах. Вельскуд прошёл к креслу напротив, скрывая непонятное чувство, толкнувшееся в сердце, едва он понял, кто перед ним. — Чем обязан?
— Своим рождением обязаны, друг мой, своим рождением, — слишком понятно, со смешком обронил нежеланный посетитель. И Вельскуда неприятно поразило словосочетание «друг мой».
До сих пор только один человек обращался к нему так. И как же отличался смысл, который вкладывался в эти слова тем, другим, от того, что передавалось через эту фразу теперь. От речи Геранта веяло теплом и радостью, тон его обращения нёс в себе светлое пожелание и надежду, уверенность в помощи и поддержке. В голосе гостя звучала презрительная скабрезность, словно сами слова эти были чем-то неприличным и намекали на какие-то постыдные действия, словно уличали в чём-то. Вельскуд тряхнул головой, и наваждение рассеялось, но осадок остался.
— Господин, которому мы служим, — приняв серьёзный тон и подпустив решительность в голосе, которой никогда не имел, если доводилось говорить с Вельскудом, продолжил гость, — решил напомнить о вашей клятве. Клятве, которую вы дали ему при своём рождении…
— Я не мог дать ему никакой клятвы, — насмешливо перебил Вельскуд, — хотя бы потому, что не мог говорить.
— Сам факт вашего рождения был такой клятвой, — невозмутимо ответил собеседник, — как и у всех у нас…
Он шумно вздохнул и посмотрел на огонь в камине. Вся решительность и насмешливость его улетучились, на лице отразилось отвращение.
— Послушайте, мы ведь с вами друг друга терпеть не можем, так всегда было, верно? Почему бы вам не сказать то, за чем вас послали без лишних слов, без попытки воззвать к моей совести, крови или чему там ещё? — предложил Вельскуд.
— Пользуетесь своим правом, а? — в голосе гостя послышалась плохо скрытая зависть мелкого служащего перед более удачливым соперником. — Но ведь положение легко потерять…
— Положение легко теряют те, у кого нет его по праву рождения, — резко перебил Вельскуд, — к делу! Что велел передать хозяин? — и с мстительным удовольствием проследил гримасу ненависти, скользнувшую по лицу собеседника, едва тот услышал намёк на свою зависимость.
Тот был всего лишь раб, мелкая сошка, которую используют по надобности и забывают, как только нужда уходит. А он мечтал о другом. О! Вельскуд слишком хорошо знал, о чём мечтает его незваный гость.
— Господин, которому мы оба служим, — не удержался от объединяющей ремарки посланник, и теперь пришла его очередь испытывать удовольствие от неприятия, скользнувшего по лицу Вельскуда, — желает напомнить вам о клятве, данной вашим отцом. Я просто передаю то, что мне было сказано, слово в слово. Пришло время исполнения клятв и возвращения долгов…
«Вот оно!» — подумалось мимоходом. То, о чём писал отец, на что он намекал. Это было так давно, в другой жизни. Разум скорчился под наплывом мыслей, а сердце застонало, протестуя. Оно хотело верить, что взлёт от казарм до королевских покоев был просто наградой за выдающиеся способности и не более того. Много лет Вельскуд гнал от себя страх, что верит в миф, что оправдания, которые он подобрал сам для себя, не имеют под собой основы. Он старался верить, что сам, своими силами сделал себя и свою жизнь, и теперь имеет право пользоваться ею так долго и в тех объёмах, как пожелает.
— Каких долгов? — спросил Вельскуд.
Вопрос был риторическим — об этих долгах он слишком хорошо знал, хотя и не был в них повинен. Они были переданы самим фактом рождения, фактом принадлежности к роду, впитаны в колыбели вместе с молоком матери. Долг и честь древнего рода, коего он был единственным наследником. И вся тяжесть исполнения обязательств, взятых на себя его предками, ложилась на плечи потомка.
Едва родившись, он уже был должен. Не по воле рока, вовсе нет. Там, где первую скрипку исполняет судьба, молчат проклятия. Но то была воля предков: слабых, не сумевших противостоять нажиму, или жадных до денег и славы. Предков, устроивших всё так, как было удобно и выгодно им, и не спросивших своих потомков, а нужно ли им это, необходимо ли в их новой, далёкой жизни.
— Долгов, связанных с вашим положением. Вы же не станете отрицать, что ваша принадлежность к древнему роду — это не единственное, что помогло вам занять столь высокий и прибыльный пост?
— Не стану, — сумрачно согласился Вельскуд и добавил, сознавая бессмысленность своих слов в этом разговоре, добавил потому, что не мог промолчать: — но своих сил я вложил значительно больше.
— Теперь речь не о ваших усилиях, — устало ответил собеседник, — я просил бы вас молча выслушать то, что поручено мне передать. Наша встреча, так неприятная нам обоим, закончится быстрее…
Вельскуд кивнул и, не мигая, уставился на круглое, толстое лицо.
— Господин проводит сложный магический эксперимент — вы знаете это… Он желает обрести силу дракона. Для достижения этой цели ему нужен древний артефакт, который можете добыть для него вы. Сейчас идут сборы к походу, в котором этот артефакт вы можете раздобыть. Господин уверен, что это не помешает вашей службе при короле. Однако при любом раскладе он готов предложить вам место рядом с собой в его свите, настолько близко, насколько никто не может даже мечтать. Великий готов разделить с вами свои радости в той мере, в какой вы будете готовы их принять, и горести в той мере, в какой вы захотите им сочувствовать. Вы знаете, что он ведёт долгую и изнурительную борьбу с вечностью, и эта борьба ещё никогда не была так близка к победному завершению, как теперь. Если только вы прислушаетесь к зову своей совести, а если совесть молчит, то к голосу разума. Ведь соратники его будут вознаграждены стократ.
— Что ему нужно?
— Драконий самоцвет.
Вельскуд онемел.
— Он уже имеет самоцвет, — оправившись от изумления, обронил Вельскуд.
— Он желает получить ещё один, — склонив голову, твёрдо повторил посланник.
— Зачем?
— Мне неведомы его цели и намерения, — тихо ответил собеседник, — да и не нам с вами обсуждать желания и решения господина. Согласны?
Вельскуд был не согласен. Обладая большей свободой, чем сидевший перед ним человек, — он мог думать, он умел делать выводы. Но его мнением никто не интересовался, потому он постарался повернуться спиной к той миссии, к которой его с детства готовил отец. Вельскуд должен был стать верным соратником и занять своё место среди рыцарей Каллеона — древнего Ордена, руководимого древним человеком. Человеком, который, как говорили, сумел победить саму смерть и готовился бросить вызов Богине. Для чего? Об этом никто не задумывался из окружавших его людей.
Король Альтеры, тот самый монарх, который несколько дней назад отдал приказ собирать войско во имя жизни, чтобы победить древнего просыпающегося дракона, и не подозревал о той силе и власти, которой обладал тайный водитель, имевший в своём арсенале все возможности, чтобы покорить Альтеру одним щелчком пальцев. Но он таился, преследуя иные цели. Его целью было разрушение мирового устройства.