Он перекинул ноги на пол из морской травы. Он ничего не сказал девушке об убийстве лодочника — ему нужно было, чтобы она успокоилась, и знание того, что вскоре начнется полицейская охота за убийцей, взволновало бы ее. Сам он чувствовал себя отстраненным, наблюдателем собственного поведения. Как бесконечно странно было очутиться на этом холодном и одиноком берегу, в стране, которую он никогда не думал посетить, но в которой — а он не питал на этот счет никаких иллюзий — он почти наверняка умрет. Однако если этому суждено было случиться, то оно должно было быть. Черный рюкзак висел там, где он оставил его прошлой ночью, — над изголовьем кровати. Дешевая ветровка, которую ему подарили в Бремерхафене, лежала в свернутом виде на прикроватном кресле. Пистолет был на кровати.
Он почти ничего не помнил о том, как возвращался к побережью от станции техобслуживания. Он изо всех сил старался не заснуть, но усталость и последствия адреналина, захлестнувшего его тело во время боя, затуманили его чувства. Кроме того, машина была теплой и плавно рессорной.
Он едва зарегистрировал девушку. Ее описал ему один из мужчин, обучавших ее. Мужчина сказал, что ее сильно толкнули в Тахт-и-Сулейман, и она не сломалась, как сломалось большинство мягких горожанок. Она была умна, что является обязательным условием в области гражданской войны, и у нее была смелость. Однако Фарадж предпочел воздержаться от своего суждения. Любой мог быть смелым в бычьей, лозунговой атмосфере тренировочного лагеря моджахедов, где худшее, чего можно было бояться, — это синяки, волдыри и презрение инструкторов. И, честно говоря, любой, у кого есть хоть немного мозга, может освоить предлагаемое базовое оружие и навыки связи. На важные вопросы отвечали только в момент действия. Момент, когда боец заглядывает в свою душу и спрашивает: во что я действительно верю? Теперь, когда я призвал смерть на свою сторону, теперь, когда я чувствую его холодное дыхание на своей щеке, могу ли я сделать то, что должен сделать?
Он огляделся. Возле его кровати стояло кресло, на котором был свернут красный махровый халат. На краю кровати лежало полотенце. Приняв приглашение, которое, казалось, предлагали эти предметы, он снял свою грязную одежду. Халат казался непомерно роскошным, учитывая обстановку. Чувствуя себя немного глупо, он надел его.
Осторожно, с оружием в руке, он толкнул дверь в основную часть бунгало и шагнул босиком. Девушка отвернулась от него, наполняя электрический чайник из-под крана. На ней был темно-синий свитер с рукавами, приспущенными до середины предплечий, тяжелые водолазные часы, джинсы и ботинки на шнуровке. Волосы ее прямые и каштановые до плеч. Когда она обернулась и увидела его, то подпрыгнула, выплеснув воду из носика чайника на пол. Другая рука потянулась к сердцу.
— Прости, ты дал мне такое… — Она извиняюще покачала головой и взяла себя в руки. «Салам алейкум».
— Алейкум салам, — серьезно ответил он.
Какое-то время они смотрели друг на друга. Глаза у нее, как он увидел, были орехового цвета. Черты ее лица, хотя и были достаточно приятными, были совершенно незапоминающимися. Она была из тех, кого можно было пройти по улице, не заметив.
«Ванная?» — рискнула она.
Он кивнул. Вонь трюма, желчи и пота « Сюзанны Ханке » висел вокруг него. Женщина наверняка заметила бы это в машине накануне вечером. Она прошла впереди него через дверь, вручила ему пакет с губкой на молнии и попятилась. Положив пистолет на пол, он открыл горячий кран в ванне. Ревущий звук исходил от настенной каменки, и неровная струйка воды цвета чая вилась в эмалированную ванну.
Он расстегнул сумку с губкой. В дополнение к обычному оборудованию для мытья была обширная аптечка со стерильными раневыми повязками и шовными иглами, небольшой компас, наполненный маслом, и водолазные часы, такие же, как у нее. Одобрительно кивнув, Фарадж принялся за бритву. Ванна явно собиралась наполниться через некоторое время.
Когда он наконец появился, она уже приготовила. Накрытые места, накрытая посуда на столе и запах пряной курицы. В крошечной спальне он оделся в одежду, которую она купила для него в Кингс-Линн накануне днем. Они были хорошего качества: бледно-голубая саржевая рубашка, темно-синий свитер, брюки чинос, прогулочные ботинки из оленьей кожи. Немного поколебавшись, он вернулся в центральную комнату, где женщина изучала горизонт в бинокль. Услышав его, она обернулась, опустила бинокль и осмотрела его сверху донизу.
— Ты говоришь по-английски, не так ли? спросила она.
Фарадж кивнул и отодвинул один из стульев за столом. «Я ходил в англоязычную школу в Пакистане».
Она посмотрела на него, удивленная.
«Мы оба прошли долгий путь, — сказал он. «Важно не то, откуда мы пришли, а то, что мы здесь и сейчас».
Она кивнула и, внезапно оживившись, потянулась за сервировочной ложкой. — Мне очень жаль, — сказала она. — Надеюсь, все в порядке, это…
— Выглядит превосходно, — сказал он. "Пожалуйста. Давайте есть."
Она служила ему. «Удобна ли одежда? Я использовал измерения, которые они мне прислали».
«Подходит хорошо, но одежда кажется… слишком хорошей? Люди будут смотреть на меня».
«Пусть смотрят. Они увидят респектабельного профессионала, берущего рождественские каникулы. Возможно, юрист или врач. Кто-то, чья одежда говорит, что он один из них».
Он медленно кивнул. «Знаменитая английская кастовая система».
Она пожала плечами. — Это объяснит, почему ты здесь. Это место, куда средний класс приезжает, чтобы поиграть в гольф, заняться парусным спортом и выпить джин. В Англии полно состоятельных молодых азиатов.
— И я похож на такого человека?
«Вы сделаете это, когда я сделаю вам правильную прическу».