И снова тихо. Обнажает днолуна, чудовищный по силе божий поршень.Пора домой. А впрочем, всё равно,
раз времени уже не будет больше.
«Пора подумать о подкладках ватных…»
Пора подумать о подкладках ватных.Заклеить окна тоже не мешает,чтоб дом – с жильцами, кошками, мышами —не вымерз. Чтобы дотянул до марта.А там, едва лишь лёд легонько тронется,дела найдутся.Отдохнули б, да ведь:мыть окна, вспоминать, что скоро Троица,топить котят и мышеловки ставить.
Наводнение в Утопии
(ноября 7-го числа 1824 года)
Кабы к вящей турецкой досаде,но не с тем, чтобы чванился швед, —то окошко на южном фасадепрорубить!.. Ну а ежели нет,
кабы верными были прогнозыи река не застала врасплох!Кабы барки, багры и насосы!Кабы с нами – Россия и Бог!
И пускай меж четы сизокрылойзеленеет на крыше весло.Наводнение было да сплыло,а несчастия не принесло.
Нервы в норме. В чехле нивелир.Можно с барышней в храм.Или в садик.Пользы прорва. Урон невелик:ненаписанный «Медный всадник».
«Перелетным давно пожелал: “До скорейшего!..”…»
Перелетным давно пожелал: «До скорейшего!..»Воробьи завершили войну за скворечники.
На руке твоей пальцы – беда с психологией! —я губами считал. Миллион. Все холодные.
На пальто бирка трепаная «Made in Holland»означает, наверно, что «Сделано в Холод».Да и все, что сказал я, весьма беспокоюсь,шито белыми нитками. Инеем то есть.
«Не подумай: скупец-маньяк…»
Не подумай: скупец-маньяк.Я бы отдал всё тебе, всё…Только нет ничего у меня.Только руки, сердце, висок.Да вместо именья над речкой —местоименья, наречья.
Да еще на подметках пыльтех дорог, что к тебе вели…Вот и всё, что я накопил.Не успел потерять. Вели! —И всё, как ветер огню,предам. А верней, верну.
Эрзац-заяц
Заяц желтый – скок по потолку.Скок… скатился кубарем по шторе…Хорошо мне. Правда, я не лгу,хорошо…От чашки кофе, что ли?От того, что заяц – скок да скок?От того, что солнечный он, заяц?..Впрочем, как бы это не тоскойпо чему другому оказалось…
«В наличии все атрибуты…»
В наличии все атрибуты:двустворчатая, как тиски,дверь с анаграммою в три буквы,славянским символом тоски,с инструкцией, что запрещаетв кабине смех, куренье, флирт,и зеркалом, где всяк с прыщамисебя увидит. Словом, лифт,что, исключая дни поломок,туда-сюда, верней, вверх-внизжильцов, гостей, котов, болонокперемещает, гуманист.
Какое чудо! Нужной кнопкинажатие, и ты уже,не утрудив нисколько ноги,стоишь на нужном этаже.Однако я живу на третьем,оторван от земли едва:и видит Бог, не жажду встретитьтам, в зеркале, я № 2.И потому порою маюсь,однако, слабость утаив,самодержавно подымаюсьпри помощи своих двоих…
Буксующей машины фарымигают, радужно искрясь.Ату, грядущие татары!Или туман вам застил грязь?Так соберите чувства-мысли,дабы постичь, что, злись-не злись,асфальты русские раскисли,да и ботинки расползлись.Да и пальто до основаньяпромокло – убеждаюсь в чем,ключ из кармана доставаяи пальцы омоча ключом.
Но что творится в этом домесо мной, с основами основ?Лифт отвечает как термометрна приключившийся озноб,когда безлюдная кабинавзмывает в вышину стремглав.Как это объяснить? Обидно,не мистик я… И дверь, и мгла,и ключ, и так в подъезде тихо,что слышимо – который год! —дыханье судеб-сталактитовпод капельницей непогод.
«Память словно снежный ком…»
Память словно снежный ком.Покатился с первым шагом.Как с ним весело, легко! —на дворе зима, а жарко!Хохочу, его качу,сам того не замечая:с каждым шагом он чуть-чутьтяжелее, чем в начале.Был он лёгок, мал – снежок.Но два шага, и сумел онвырасти весьма: тяжёли с футбольный мяч размером.Память – снежный ком. Когоон толкнул, коснулся боком,тотчас тот – лишь часть его,шара, слепленного Роком.Я растерян. Ком растет.Не пугай меня, не путай —погоди, постой! – Но тотбольше с каждою минутой.Больше дров, чем дальше в лес,но и – заблудиться шансов…Не хочу – качу. Рефлекс.А коль так – считай, что счастлив!Снежный шар и землянойОказались двойниками…Катится передо мнойчувство почвы под ногами.