Джо Пеши, воображая о себе, что вот сегодня-таки он крут и настал его день, внезапно опускает взгляд на пол, видит, как скатывают ковер, успевает лишь произнести «Вот черт!» и тут же грохается со всей силой. Классика! И точно так же, как Оливер Харди уже ждет, что лестница дрогнет и отшатнется, как случилось в предыдущей сцене, да и в сцене, предшествовавшей предыдущей, так и герой Пеши должен предчувствовать, что, когда лучший друг приглашает на встречу с боссами или предлагает сесть на переднем пассажирском сиденье («Все в порядке… Садись впереди»), всегда есть вероятность получить припасенный судьбой удар по голове. И в комедии, и в жизни организованной преступности действуют сходные законы жанра и часто логика событий одна и та же.
Времена, к сожалению, меняются. Традиционные преступные группировки вроде нью-йоркской «Коза Ностры», бостонской банды «Уинтер Хилл», чикагской «Аутфит» сменяются новыми и не такими стильными толпами безжалостных умных русских, сербов, израильтян, азиатов, ямайцев, колумбийцев и нигерийцев, которые мало ценят классику. Их преступления по большей части настолько сложны и настолько скучны, что, читая о них, трудно не впасть в кому. Мало вероятно, что эти удивительно неразговорчивые даже по профессиональным стандартам, недавно прибывшие к берегам Америки ребята смогут обеспечить такие же сборы за сюжеты, что проредили ряды их предшественников и развлекли поколения читателей и кинозрителей. Я даже не уверен, все ли они смотрели «Крестного отца», а уж тем более «Злые улицы» или «Славных парней»! И я искренне сомневаюсь, станут ли они соблюдать традиции зрелищной комедии из любви к искусству.
Плохие парни будущего, вероятно, будут выглядеть, говорить и действовать, скорее, как Билл Гейтс, чем как Жирный Тони Салерно, а мир от этого станет более жестким и блеклым. Никакого тебе больше Джентльмена Джимми, похищающего грузы в аэропорту Кеннеди. Завтрашние преступники будут просто перемещать на своих мониторах крошечные обозначения вспышек, теоретически разрабатывая преступления и выбирая для них место в эфире. Деньги из какого-нибудь банка в Смержске так или иначе найдут путь к другому банковскому счету на Больших Каймановых островах или к фиктивной корпорации в прежней советской республике Торпористан. А человек, который нажмет кнопку «Enter», будет обладать грозной энергией и харизмой аудитора.
А кто еще у нас имеется в данный момент? «Крипс», «Бладс», «Ла Мара 18», «Арийское братство», «Эль-Рукн» — все, что они делают, не для меня. Они убивают как акулы, безжалостно и тупо, по причинам столь же примитивным, как основания для выбора кроссовок. Все эти организации не очень похожи на сельскохозяйственные колледжи Среднего Запада, а наши спецслужбы, особенно ЦРУ, имеют такую длинную историю некомпетентности в борьбе с различными видами убийств и террора, что остается очень немного надежд на возвращение веселых времен корыстных убийц, борцов за идею и шутников из Йеля. И хотя израильский «Моссад» порой пробуждает интерес (меня особенно восхитила взрывающаяся затычка в сотовом телефоне!), но недавние события не сулят ничего хорошего в будущем. Остатки КГБ, похоже, слишком озабочены расхищением серебра и растаскиванием своей бывшей империи, чтобы ловить кого бы то ни было, так что отсюда ждать тоже ничего не приходится. Поскольку современные заправилы Пяти Семей явно мельчают и демонстрируют истощение генофонда, все реже мы видим таких прирожденных комиков, как Готти или Сэмми Гравано (или хотя бы комический британский дуэт полных психов братьев Крэй), и все труднее вообразить современного киллера из «Коза Ностры», обладающего остроумием, очарованием, спокойствием и компетентностью Клеменце из «Крестного отца», способного сказать своему сообщнику после убийства неопытного и возможно предавшего их подельника: «Положи пистолет. Скушай канноли».
Как говорил Джон Готти, сокрушаясь (в магнитофонной записи, естественно) о людях, болтающих слишком много:
«И теперь я могу сказать, что если парень открыл рот и произнес первое слово, то он продолжит… Я прослушал (во время суда) запись девяти месяцев моей жизни. Мне было действительно больно, а я не хочу болеть. Это боль не за меня, а за все наше дело, за то, как мы были наивны пять лет назад. Мне больно сознавать, что мы были так чертовски наивны».