Василий смущенно ворочал сундуки и фальшиво-веселым голосом расхваливал будущую жизнь в этом золотом краю.
Настя выпрямилась и, гневно ткнув веником в бревенчатые серые стены, горько сказала:
— Хуже последнего единоличника жить будем… Кровать куда ставить?
Действительно, железная кровать с блестящими, сделанными под дуб спинками не вмещалась в эту хату, а мебели было еще очень много. Настя, хлопнув дощатой дверью, вышла, спустилась на берег, села на мягкий, обитый бархатом стул, стоявший у самой воды, и, поджав ноги, заплакала мелкими сердитыми слезами.
Василий робко подошел к жене. Отнимая от мокрого лица руки, Настя, грубо оттолкнув его, злобно прошептала:
— Обманул ты меня, Васька, заманил. Разведусь и уеду и имущество заберу. Попортила только зря все в дороге. — И злобно оттолкнула ногой стул с бархатным сидением в. воду. — Пусть пропадает, лишь бы самой-то целой возвратиться из этого гиблого места.
Первую ночь на новом месте супруги спали на улице, на пышной кровати. Кудряшевы спали одетые. Настя не сняла даже галош.
На следующий день Василий съездил к начальнику погранзаставы и попросил помощи. Смущенно разводя руками, он говорил:
— Жена у меня колхозница, привыкла у себя там к роскошной жизни, ну и бунтует, хоть разводись.
Через два месяца на косе была выстроена новая хата с резными наличниками на светлых окнах, и даже дворик огородили забором, выкрашенным охрой.
Приехал начальник заставы и спросил Настю, не нужно ли еще чего. Настя составила такой длинный список вещей, что Василий не на шутку рассердился.
Начальник, улыбаясь напористости этой маленькой женщины, заявил:
— Все можно достать, только не сразу.
И потекли дни. Настя очень полюбила свой дом, называя его теремком, без устали передвигала мебель, желая все получше расставить. Она привезла с собой даже горшки с фикусами.
На ковре Настя повесила карточки подруг, деревянные веера, туфельку из ракушек и пришпилила на самом видном месте перевязанную голубой лентой свою косу, которую она, соблазненная модной прической, отрезала сгоряча, о чем сейчас очень жалела.
Найдя в зарослях дикий виноград с мелкой и темной сморщенной ягодой, Настя попробовала варить из него варенье, но ничего не получилось. Зато варенье из голубики и клюквы удавалось на славу.
Василий ходил на охоту. Настя ставила в протоке плетеные морды, обмазывая для приманки тестом вдавленные, как донышко бутылки, отверстия, уходящие внутрь конусом.
И всегда к утру морда была полна.
Начался ход кеты. Рыба, теснясь, сама выбрасывалась на берег, подпрыгивая, шлепалась в мелкие лужицы.
Настя, не зная усталости, мокрая, в рыбьей слизи и крови, потерявшая от жадности всякую меру, завалила рыбой весь двор. Потом она долго мучилась от запаха гниющих рыбьих внутренностей.
Василий, вскопав вокруг дома землю для огорода, удобрил ее тиной. Настя, поглощенная хозяйскими заботами, забыла, что она так далеко от родных мест.
Проходившие пароходы, не останавливаясь, гудели, давая знать бакенщику, чтобы он выехал и взял со спущенной в воду доски газеты и письма.
Только иногда Настя подходила к самой воде и, с испуганным любопытством глядя на другой берег, таящийся в туманной дымке, удивленно спрашивала:
— Вася, неужто там заграница?
Василий долго и подробно рассказывал жене о соседней стране и о том, как внимателен должен быть бакенщик на этом ответственном участке.
Супруги как-то вечером, во время передачи из Москвы (у них был ЭЧС-3), услышали далекий голос диктора, произнесший фамилию бакенщика Кудряшева, отмеченного в приказе наркомом за образцовую работу.
Настя, возбужденная, затопила печь и быстро напекла из пресного теста шаньги с вареньем. Плутовато улыбаясь, она поставила на стол бутылку клюквенной настойки.
Кудряшев, проворно перебирая пальцами, играл на балалайке, пел песни, рассказывал Насте о своей жизни на погранзаставе. Он говорил, косясь в окно на широко блестевшую реку, и, видя огоньки бакенов, был спокоен и счастлив.
Луна светила изо всех сил. Покрытая сверкающей чешуей река плыла, словно огромная, невиданной красоты гигантская рыба.
Василий, просунув ладонь под затылок жены, притягивал ее теплое лицо, чтобы поцеловать в переносицу, где пушились сросшиеся растрепанные брови. Настя приникла к нему и вдруг скорбно, жалостно прошептала:
— Васенька, я… у меня, кажется…
Василий вскочил с кровати; босой, он бегал по хате, ушибаясь о мебель, ликуя, кричал:
— Настенька, честное слово! Ну скажи честное слово, слышишь, Настенька!