Выбравшись из танка, вытирая руки комочком пакли, Журочкин сердито сказал водителю:
— Ты так всю машину растрепешь. Прешь на третьей скорости, газ рвешь. За такую работу тебя из эмтеэс выгонят. Танк только с виду грубый, а на самом деле — нежность и вежливость любит не хуже «Зиса».
Вот какой это был одержимый своей профессией человек.
Подбитые немцами танки, торопливо зачисленные гитлеровцами в уничтоженные, к утру оживали и снова, яростные и горячие, мчались в бой. И многие из этих танков оживил чудесным и сильным своим мастерством старший сержант Василий Игнатович Журочкин. Вот он сидит сейчас на своем жестяном сундучке у входа в блиндаж наблюдательного пункта. Мы встретились с ним глазами. Василий Игнатович улыбнулся и сказал:
— Гляжу я на немецкую работу и усмехаюсь. Из осины накат блиндажа оборудовали. Осина среди деревьев — самое худое. В ней только червей и жуков разводить. Разве ей от снарядов прикроешься? В десять накатов наложи — все равно рухлядь.
Я попробовал поддеть мастера:
— Ну что ж, в дереве они плохо разбираются. Это понятно: чужое им все здесь. А в технике?
Василий Игнатович быстро положил свои тяжелые руки на колени, уперся, словно собираясь встать, и, не спуская с моего лица гневного взгляда, глухо сказал:
— На прошлой неделе немец в контратаку шестнадцать танков бросил. Пятнадцать подбил. Шестнадцатый дров нам наломал. Знаете, что это за машина была? Наша машина. Она немцам когда-то досталась, какая-то сволочь ее живой оставила. Вот они ее и пустили. От лобовой брони наши снаряды отскакивали. Беда, насилу убили. У меня до сих пор голова болит, как вспомню. Так скажите вы мне: чей же мастеровой человек выше — наш или ихний? Я смотрел тогда — сердцем помирал от горя, а все же душа-то прыгала. Вот, мол, видите, какой бриллиант вырабатываем, какую броню куем! Таков весь мой сказ, дорогой товарищ неизвестного рода войск.
Журочкин полез в карман и стал дрожащими от обиды пальцами скручивать цыгарку.
В девять тридцать началось наше наступление. Сначала приминая землю плоскими, как тяжелые трапы, гусеницами, прошли новые земные броненосцы, ринулись «КВ», дальше катились «Т-34»; эти стальные волны завершали «шестидесятой», похожие на торпедные катера, такие же проворные и низкие.
Танковое наступление поддерживала артиллерия огневым валом. Гул разрывов слился с ревом моторов, воздух стал плотным и шатался. Внезапно над самыми вершинами деревьев пронеслась стая штурмовиков, мгновенно исчезнувшая, как гремящая тень, — эти уже сделали свое дело.
Вечером я беседовал с командиром экипажа «КВ» старшим лейтенантом Петром Вихоревым. В сегодняшнем бою он уничтожил пять танков противника. Рассказывая мне подробности боя, Вихорев вынул из кармана зажигалку редкостной и тщательной работы. Положив ее на стол, он вдруг, перебивая меня, сказал:
— Вот взгляните на эту штуковину. Высшая награда! Выдается Василием Игнатовичем Журочкиным, нашим богом и целителем. Очень интересный человек, — и, чиркнув колесиком, Вихорев добавил: — Негасимый огонь, такую не купишь.
Побеседовать снова с Журочкиным мне не удалось. Он выехал на поле боя и осматривал там разбитые немецкие машины, чтобы определить их годность к дальнейшему употреблению. Подбитые фашистские танки были раскиданы на тридцати квадратных километрах.
Разве его тут найдешь, да еще ночью?
1944
Простая история
До войны Мария Ивановна Снегова была дамской портнихой. Она хорошо зарабатывала, каждое лето ездила в Крым. С заказчицами Мария Ивановна разговаривала властно. Если она заявляла — этот фасон или цвет вам не к лицу, — никакие силы не могли заставить ее принять работу.
В своем деле она у женщин считалась профессором.
Но когда сын ее Алеша уехал на фронт, Мария Ивановна пошла на завод, где раньше работал Алеша, и поступила туда штамповщицей. Муж Марии Ивановны погиб еще в гражданскую войну под станцией Касторкой.
Нелегко пятидесятилетней женщине сразу переделать всю свою жизнь.
Мария Ивановна сильно похудела: глаза впали, руки темные, в ссадинах. Она уже не походила на ту дородную даму, какой ее знали раньше.
Постоянная мысль о том, что Алешу могут убить, мучила ее. Алеша часто снился ей мертвым.
В цехе, где теперь работала Мария Ивановна, среди других женщин оказались две ее прежние заказчицы.
Нескольких работниц постигло тяжелое горе. И все женщины помогали им жить, преодолевать это горе.